С того ужина в доме родителей Райан снова ушел в себя – не то чтобы с концами, но все же на изрядную глубину. По утрам, когда Лизу тошнило, он преспокойно спал. Не пошел с Лизой на плановый двенадцатинедельный осмотр. Когда Лиза поднимала тему отпуска по уходу за ребенком или покупок для ребенка – всем своим видом выражал крайнюю степень утомления. Но главное – Райан физически выключился из Лизиной жизни. По ночам она часами лежала без сна, и некому было погладить ее по спине, утешить. Новая должность предполагала кучу дополнительных обязанностей – Райан ни разу не поинтересовался, каково Лизе приходится – в ее положении да с такой нагрузкой. Наконец, даже речи не было об удовлетворении на самом примитивном, животном уровне – а у Лизы в прямом смысле свербело, не иначе из-за гормонов; она даже терлась об угол кухонного стола, лишь бы хоть что-нибудь почувствовать. И этот же неуемный зуд толкнул Лизу в постель к поклоннику мейнстримовской криминальной фантастики.

Спустя несколько секунд Лиза тщилась – и не могла – представить собственное лицо. Да разве способна она – большеглазая зануда с волосами мышиного оттенка – на столь безумный, дикий поступок? Нет, все дело в чрезмерном сексуальном возбуждении, да еще в отчаянии – дайте, дайте мне сиюминутное, примитивнейшее из удовольствий, а на последствия я плевала. Секс с Райаном у Лизы был в последний раз в то катастрофическое, аномальное утро трехмесячной давности. На вялого Райана в кои-то веки накатило, и вот результат: чужая постель и тошнота – ее вызывает дитя, которому вряд ли светят отцовские заботы.

– Мне было очень хорошо, – произнес Маркус, вынырнув из-за ее коленей; чуть помедлил, прежде чем обнять.

Постфактум Лиза оценивала масштабы своей глупости – надо же было связаться с коллегой, с человеком, который на каждом заседании кафедры отныне сможет – и станет – пялиться на ее груди, буравя блузку рентгеновским взглядом! Ну да ладно. Зато кончается весна, завершается ленивый второй семестр. Лиза в просторной квартире-студии района Рейвенсвуд с мужчиной, который только что довел ее до оргазма губами и языком. И впрямь хорошо. За одним «но»: в Лизином теле имеет место быть ребенок. Не ребенок, нет, а пока только эмбрион, мысленно вскинулась Лиза – феминистка, человек с ученой степенью, просто женщина. Ладно, пусть так. Только отец заявленного эмбриона-младенца сейчас дома – вероятно, смотрит «Место преступления», весь из себя разнесчастный, в униформе жертв затяжной депрессии – тренировочных штанах и футболке участника давнишней конференции по кибербезопасности.

Определенно, умнички и лапочки так себя не ведут.

– Мне тоже, – рассеянно бросила Лиза, отстраняясь. – Спасибо.

Ребенок, если верить интернету, уже размером с лимон Мейера. Вот чем, чем лимон Мейера отличается от нормального лимона?

Маркус рассмеялся:

– Это тебе спасибо.

Тот самый Маркус, который при первой встрече похвалил Лизины туфли, – она его тогда геем сочла. Маркус, который никогда не был женат, который в аудитории мрачнеет и словно вползает, как улитка, за свои очки в массивной черной оправе. Маркус – хозяин кошки Салли (наречена в честь Салли Браун из «Мелочи пузатой»[35]) и кота Уолтера (наречен в честь Уолтера Мондейла[36]). Маркус, по документам – Маркус и по жизни тоже Маркус. Маркус, не задающий вопросов, кроме: «Не желаешь ли бокал вина?»

На этот вопрос Лиза ответила, поднимаясь:

– Желаю, черт возьми.

Мама утверждает, что во время беременности никакого алкоголя себе не позволяла. Ну а предыдущие поколения нализывались коктейлем «Манхэттен» и без конца курили. И что? Родители Лизины нормальными получились, разве нет?