Они все распланировали заранее. Думали, пять, от силы шесть семестров – и диплом у Мэрилин в кармане. Думали, она устроится официанткой в ночную смену – это на первых порах, – а потом найдет работу посерьезнее. Интеллектуальное что-нибудь, в местной газете, к примеру. Его задача – жилье. Шаг второй – ученая степень для Мэрилин, более просторный дом. Только после этого – ребенок. Не раньше.

– Мы справимся, – заверил Дэвид еще весной, когда Мэрилин сообщила, что у нее задержка около двух месяцев; отсутствие, предполагающее наличие.

И они справлялись ровно до нынешнего дня, до тех пор, пока не очутились в позитивном ресторане с не менее позитивной Джанет. Все лето Мэрилин принимала препараты на основе мела и ходила слушать курс «Ирландская поэзия». Живот обрисовался к осеннему семестру. Мэрилин с удовольствием занималась средневековой литературой, нередко в постели читала вслух из «Сэра Гавейна», делая пометки на полях.

– Давай, если мальчик родится, Артуром его назовем, – поддразнивал Дэвид, кладя ладонь ей на живот, чтобы уловить, как толкается его дитя. – А если девочка, то Шантеклер.

Но Мэрилин игру не поддерживала. Улыбалась, как Мона Лиза, отгораживалась одеялом. Не трепетала, подобно Дэвиду, перед тайной новой жизни. Усмехалась:

– Шантеклер – мужского рода. Для девочки не подходит. – Или: – У меня температура чуть ли не вдвое выше твоей. Не надо объятий, ладно?

Он все лелеял надежду, что вместе они отыщут способ быть счастливыми. И без того зыбкая, надежда эта теперь таяла с каждой минутой.

– Не будем ссориться, – сказала Мэрилин. Больнее всего Дэвида ранила ее покорность обстоятельствам. – Прости, что решила все сама. Мне казалось, это простейший выход. – Улыбка стала горькой – такая умирающей впору. – Если уж ломать себе жизнь, то лучше при этом поменьше денег потратить. Теперь мы, может, и на детские качели выкроим.

Появилась луноликая Джанет: улыбка прежняя, обе тарелки на предплечье, чудом держатся. Вызвала в Дэвиде новый приступ раздражения – чего скалится, и зачем эти фокусы, вовсе они тут неуместны. Взяла бы просто по тарелке в каждую руку.

– Что еще для вас добыть, ребята?

Дэвид взглянул на жену. Она расстелила салфетку на коленях, точнее на том их небольшом участке, который был не занят животом. Откинула со лба прядь волос, вонзила вилку в маринованный огурец – неестественно голодная, послушная требованиям наполовину сформировавшего существа, которое, родившись, компенсирует матери все разочарования.

– Сто тысяч долларов и машину времени, – сказала Мэрилин.

Улыбка сползла с лица Джанет. Мэрилин вгрызлась в огурец.

Дэвид поспешил исправить ситуацию:

– Еще пару салфеток, пожалуйста.

Джанет исчезла.

– На будущий год… – заговорил он, под столом коснувшись колена Мэрилин. Они это уже обсуждали – как она весной возьмет академку, будет с малышом дома, а осенью возобновит занятия. – На будущий год мы снова попробуем, мы трое.

Мэрилин не ответила.

Он, уже в одном белье, сидел в постели спиной к изголовью и ждал, пока жена уложит дочку. Мэрилин вошла и начала раздеваться, отвернувшись от него, будто стесняясь, будто он не муж ее, а какой-нибудь тренер по плаванию, сексуальный хищник. Но вот, словно ставши собой прежней, она влезла в его футболку – из-за разницы в росте футболка ей почти до колен – и легла рядом, встревоженная, но счастливая, любящая с поправкой на материнство. Новая Мэрилин все норовила погладить Дэвида меж лопаток, волосы ему взъерошить, в лоб чмокнуть за завтраком. Теперь вот руку его взяла, обняла и держит у груди, как плюшевого зверя.