– Конечно, вам нужно кушать за двоих, – прокомментировала официантка.

А он знал: Мэрилин бесит, когда проходятся насчет ее беременности. Видел: жена сдерживается из последних сил. Не торчи над ними эта баба с пошлым своим оптимизмом, Мэрилин расплакалась бы, слезы капали бы прямо в ледяной чай.

– А вы что будете заказывать? – Официантка повернулась к нему.

Мэрилин как-то заметила вслух, мол, тебя если от мыслей отвлечь простым вопросом, ты вздрагиваешь и цепенеешь, как олень в свете фар. «Задумчивый мой, – говаривала Мэрилин, гладя его по щеке. – Мой безумный ученый».

– Ему то же самое, – сказала она сейчас – пришла на помощь. – Только бургер с майонезом, вместо чеддера швейцарский сыр и помидорчик. Салата не нужно. А вот огурчиков положите – я их съем.

– Вы, наверно, чревовещатель, – сострила официантка. – Что-то я не видела, чтоб вы рот раскрывали.

Мэрилин в один миг осунулась. Зубы стиснула, понял он по характерному западению щек.

– Моя лучшая половина! – Он стал третьим в этой любительской постановке, в этом скетче о супружеских узах, тяге к солененькому и готовом выплеснуться отчаянии. Выдавил: «Спасибо», взглядом взмолился: «Да уйди ты, ради всего святого!» Прочел на беджике имя официантки – Джанет. Подумал: «Имена не выбирают».

Хвала Господу, официантка Джанет убралась на кухню. В глазах Мэрилин стояли слезы. Пальцы теребили соломенную подставку под горячее.

Он накрыл ее ладони своими. Покосился по сторонам и произнес:

– Я буду делать за тебя домашние задания. – Вот и возможность искупить мерзкие мысли – все до единой. – И тест финальный тоже. Ты потом своим почерком перепишешь.

– Милый. – Несколько слезинок скатилось-таки по ее щекам, но она сумела улыбнуться. – Во-первых, очень это будет подозрительно, если я вдруг получу «А» после двух месяцев жалких «D».

– Для меня шекспировские шедевры все равно что по-гречески написаны, но твердую «С» я тебе гарантирую.

– А во-вторых, думаешь, я на это пойду? Позволю тебе такое? Чтобы тебя выгнали с треском? Нет, я сейчас со всем этим разделаюсь, пока ситуация в моих руках. Ну то есть не совсем в моих.

– Одним курсом меньше. Не конец света. Не надо так расстраиваться.

– Жена профессора Грейди уже вернула мне деньги за все уроки. Теперь продержимся. А лукавить я больше не собираюсь, в том числе и перед самой собой.

– Ты сама все решила? Со мной не поговорив?

– Я подумала: зачем тянуть? Развяжусь сразу.

– То есть ты бросила колледж.

– Что за слово – бросила! Ничего я не бросила, просто… просто так лучше. Для нас.

– Но не для тебя. Ты ведь хотела совсем другого.

– Я устала.

– У тебя есть на то причина. И твои преподаватели, насколько я понимаю, входят в положение.

– В смысле, я очень сильно устала. Не только физически. Моя душа измотана, опустошена. Понимаю, Дэвид, как это звучит, но…

Эту идею он уже выдвигал однажды – смутил тогда Мэрилин ужасно. Теперь ему показалось, что со второй попытки прокатит.

– Любимая, послушай. Почему бы тебе не обратиться… к специалисту? Просто поговорить об этом, а? Принимая во внимание диагноз твоей мамы…

– Моя мама допилась до цирроза с летальным исходом, потому что чувствовала себя хронически несчастной, – отчеканила Мэрилин. – Ее гены в моем организме не значат, что и мне предстоит тащить этот крест – вечную депрессию. Господи! Я вся в заботах. Мне одиноко. Мой гормональный фон нестабилен. Но это, Дэвид, не симптомы сумасшествия.

– Разве я произнес слово «сумасшествие»? А если тебе одиноко, ты просто поговори со мной.

– Вдобавок мы до сих пор не купили детскую кроватку, – произнесла Мэрилин с нажимом, и Дэвид понял: нравится это ему или нет, а тему они сейчас сменят.