Джона помнил день, когда обоих просто не стало. Помнил женщину с тугим узлом волос – как она сказала, что папа и мама на машине врезались в какой-то «виадук». Потом случилась Джонина первая патронатная семья – ему пришлось жить в городишке, который пропах навозом. Засыпая, Джона слушал треск цикад и думал: а папа с мамой тоже их слышат? Далее патронатные семьи сменяли одна другую. В них ругались, порой пинали своих собак, порой забывали, что пора обедать. А два года назад очередной патронатный отец отвел Джону в Лэтроп-хаус, где его поселили в «Смежной комнате» с четырьмя другими мальчиками.

– Я тебя обыскалась. – Венди, разомлевшая от вина, возникла в патио. Улыбнулась и уточнила: – Ты в порядке вообще?

Джона кивнул. В квартире у Венди никакие цикады не стрекочут. Только автомобили далеко внизу проносятся – шух-шух, да зловещий ветер дует с озера. Зато, если войти в комнату и закрыть за собой раздвижные двери, все внешние звуки останутся за ними. Герметичность водонепроницаемого мешка. В доме будут только звуки внутренние – производимые тетей Венди. А это либо фальшивое напевание композиций Мерайи Кэри, либо уже упомянутые стоны из спальни – мысль о них Джона усиленно гонит прочь.

– Слушайте, Венди, а вы знаете, кто мой отец?

Венди даже вином поперхнулась:

– Предупреждать надо.

Правда, сразу посерьезнела.

– Вопрос провокационный, Джона. – Венди прикурила сигарету, откинула голову, выдохнула дым. – Ну да, я знаю, кто он. Однажды Вайолет привезла его на День благодарения номер два. Больше, кажется, мы не пересекались. Вайолет встречалась с ним пару лет, в колледже.

Джона не сводил с нее глаз – ждал.

– Видишь ли, не мне эту информацию выкладывать.

– Но ведь нашли меня именно вы? – Джона случайно подслушал разговор Ханны и Венди. – Выходит, рассказать Вайолет про меня – то же самое, что рассказать мне про моего отца, разве нет?

– Вайолет я про тебя не рассказывала, Вайолет о тебе знала и без меня. На минуточку, она замешана в твоем появлении на свет.

– Вы же понимаете, о чем я.

Венди отхлебнула еще вина:

– Понимаю. И ты в своем праве. Только давай не будем пороть горячку, договорились? Не хочу, чтобы ты себе информационный обвал устроил – по крайней мере, пока не познакомишься с Грейси.

– Вы хотя бы расскажите о нем, а?

Венди задумалась – вроде и правда решила рассказать.

– Если честно, он как-то не врезался мне в память. Неплохой парень, но какой-то… пресный, что ли. Впрочем, у Вайолет других и не бывало. Все как один нормальные до воя. Он на биофаке учился. Ты силен в естественных науках, Джона?

Он отрицательно покачал головой.

– Ну, может, проявятся еще способности – попозже. Может, станешь выдающимся врачом. Теперь внешность. Мне помнится бледный, неуклюжий субъект в рубашке навыпуск и с короткими рукавами. И все, Джона. Больше никаких подробностей, к сожалению. – Венди вздохнула. – Знаешь, моего мужа воспитывала мачеха. Его мама умерла родами, отец женился через год, прежде чем Майлз успел осознать свое сиротство. До подросткового возраста он и не подозревал, что растет с мачехой.

– Паршиво.

– Да, хорошего мало. Но я это к чему? К тому, что генетика – это еще не все.

Разговор Джоне надоел. Он-то надеялся, Венди про отца в курсе.

– А что это за День благодарения номер два?

Венди рассмеялась:

– Тебя, Джона, ждет еще уйма сюрпризов.

1977–1978

Каждый раз, входя в новую свою кухню, Мэрилин боролась с импульсом немедленно оттуда выйти. Причиной была цветовая гамма: тошнотворно-оливковые шкафчики, линолеум оттенка несвежей горчицы. По утрам Мэрилин, прищурившись, смотрела строго на кофейник, затем несла его в гостиную, оформленную в бежевых тонах. Гостиная ей тоже не нравилась, но там, по крайней мере, Мэрилин могла продержаться, особенно с чашкой кофе и газетой. Главное, говорила она себе, не зацикливаться. Не такое оно уродливое, их с Дэвидом первое жилище, снаружи так вообще игрушечка. Темно-зеленый коттеджик, и по фасаду высажены кусты с желтыми цветами – форзиции, кажется? На почтовом ящике, на калитке, написано: «Супруги Соренсон», вследствие чего даже вынимание телефонных счетов стало маленьким интимным праздником, вроде романтического ужина.