– Будь Майлз жив, досталось бы от него системе образования, – проговорила Венди.

Джона был недоволен расписанием на осень: ему не дали доступа в читальный зал, вынудили взять идиотский курс «Занимательный английский язык», который в классах коррекции преподают, а он, Джона, не дефективный, он просто на восьмой ступени не сдавал стандартный тест, что ни разу не его вина – он тогда месяц жил в этой дыре, у парочки фриков, которые коллекционировали фигурки животных. Потом уже Ханна и Терренс его взяли.

– Я нормально успеваю, – объяснил Джона. – Просто надо учитывать, что я не из этих, не из гребаного поколения игрек. Не заточен под Принстон.

Резко получилось. Не надо бы так.

– Ты тоже сможешь поступить в гребаный Принстон, – выдала Венди. Бокал с вином в ее пальцах чуть качнулся. – Для того я и тему подняла.

– Я туда не хочу.

– Согласна. По-моему, тебе Принстон не нужен. Но ты от него открещиваешься, будто какой-нибудь обитатель медвежьего угла, который двух слов связать не может. А между тем Майлз, чтобы такого студента заполучить, душу продал бы.

Всего несколько дней понадобилось Джоне, чтобы перестать вздрагивать от имени Майлз. В целом нормально, что Венди до сих пор тоскует по мужу. Конечно, Джона не в теме насчет брака, но, по всей видимости, это не фигня, а вроде судьбы – предопределение, вот. Да и несправедливо, когда человек умирает молодым, как муж Венди.

– В любом случае городской колледж тебе не грозит – уж мы постараемся, будь спок, – продолжала Венди. Презрение в ее голосе смутило Джону. – Взять Грейси – она, похоже, отлично себя чувствовала в Риде – это университет портлендский. Не дешевле Принстона, к слову, зато не такой рассадник непуганых лохов.

– Я навряд ли вообще…

– Когда время придет… – Венди запрокинула голову, выпустила колечко дыма. – Я лично прослежу.

Не понимает он эту семейку, хоть режь. О себе говорят «мы люди обычные», сами на работу не ходят, но вот взяли чужого человека к себе – а бюджету хоть бы что. И не подслушаешь у них разговоров, какие вели Ханна с Терренсом, – о покупке продуктов на неделю или о зубной страховке[27]. Квартирка у Венди – впору злодею из «Бэтмена»: тридцать шестой этаж, вид на озеро, сплошные окна, всюду прохладный гладкий мрамор. Потолки высоченные, столики и диваны огромные, но разбросаны редко. Вообще живешь как внутри музейной экспозиции «Мир будущего». Много чем владеет Венди, а Джоне нужен мизер. И впервые в сознательной жизни он не чувствует себя навязанным, лишним. Кажется, наконец-то начало везти. Джона прижился у Венди, которая вино пьет как воду и вообще словно выше привычного мира, где просыпаешься, когда на улице светло станет, и весь день по правилам играешь, отклониться – ни-ни. И лучше жить с богатой социопаткой, чем в Лэтроп-хаусе. Лучше иметь собственную спальню (туда, конечно, порой доносятся стоны тетушки Венди, зато партнеров ее Джона никогда не видел, они к утру испаряются). Так вот, лучше спать в собственной спальне, чем прикидываться спящим в дортуаре с идиотским названием «Смежная комната», где пацаны мастурбируют до потери пульса, а просыпаются с желанием тебе накостылять. Кукурузных хлопьев у Венди в доме – хоть ушами ешь. Плюс полуночные разговоры, до которых Джона не дозрел, – вовлеченность самолюбию льстит, да еще как. Словом, в Джоне человека видят, а не порядковый номер. Ну а что тетя Венди на книжках помешана, так это хобби непредосудительное. Насмотрелся Джона на тех, которые книжек в руки не берут.

У мамы – той, давней – мягкие волосы медью отливали. В детской на постельном белье был принт – виндсерферы. Джона помнил домашние вафли, рыхлые клеточки, до краешков налитые сиропом. Во дворике у них, на лужайке, стоял ороситель, и Джоне нравилось в одних плавках бегать туда-сюда среди радужных брызг. А пахло от мамы свежим хлебом. Папе чужие дяди и тети сигналили, потому что он на зеленый свет не сразу газовал.