Вайолет сделала неосмотрительно большой глоток коктейля (что-то фруктовое и довольно крепкое), обожгла губы, потому что кромка бокала была декорирована молотым чили.

– Порядок, – заверила Вайолет. – Передача заложника прошла без эксцессов.

Мэтт вскинул брови. Неэтичная шутка; как только она вырвалась у Вайолет?

– Он был внешне спокоен. Венди… Венди есть Венди. Вещей у него очень мало. Понимаешь, Мэтти, такое впечатление, будто вся его жизнь уместилась в два пакета. Ханна – та всплакнула, а Джона… он имел смиренный вид. Потому что привык; потому что тысячу раз его вот так передавали – с рук на руки. А я ничего не знала. Я практически не имею представления ни о нем как о человеке, ни о его жизни.

– То-то и оно, – ледяным тоном констатировал Мэтт.

Вайолет снова покоробило.

– Я не в том смысле – не в зловещем. Я хотела сказать, Джона многое перенес – мне такое и не снилось, – но сам он не опасен.

– А я и не говорю, что он опасен, Вайол. Дело в другом. Он – темная лошадка. Ты сама призналась, что представления о нем не имеешь.

– Ханна не сказала о нем ни одного дурного слова. Только хвалила.

– А кто совсем недавно охарактеризовал эту самую Ханну как ботаничку и экомаргиналку, которой приспичило ехать в Эквадор только потому, что на нее такой стих нашел?

– Да, все так, но… – Вайолет кашлянула, снова приложилась к коктейлю. – В общем, скоро он к нам придет ужинать. Когда именно – пока не знаю. Венди сообщит. Ей нужен будет свободный вечер.

Мэтт словно окаменел. Закрыл глаза, длинно выдохнул:

– Вай-о-лет.

– Венди меня поставила перед фактом, и я просто не смогла…

– Что ты не смогла?

– Она… Ты не понимаешь, насколько… каково это, когда она…

– Что – тобой манипулирует?

– Мэтти, она и так уже взяла Джону к себе жить. А мне стыдно, что я его оставила, будто мешок с одеждой в химчистке.

– Венди – выход для нас. – Мэтт заговорил с нарочитой отчетливостью, будто имел дело с несмышленым ребенком. – Ты сама не хотела, чтобы он снова оказался в приюте. Но по отношению к Эли и Уотту это несправедливо. Мы не вправе впустить в их жизнь незнакомца. Хотя бы об этом ты подумала? Уотт полгода привыкал к новой пиале; как он отреагирует на великовозрастного единоутробного брата, который ему будто снег на голову свалится? А что, если Джона не приживется у Венди? Что, если его все-таки придется отправить в приют? Как это отразится на наших сыновьях? Сама вообрази: сначала им предъявляют брата, потом этот брат куда-то девается.

– У многих детей появляются братья и сестры, и ничего. Мне было примерно столько же, сколько сейчас Уотту, когда родилась Лиза.

– Речь не о новорожденном, Вайолет. Как ты намерена объяснять детям происхождение Джоны?

– Наверняка есть специальная литература…

– О чем? О том, как представить дошкольникам внебрачного сына-подростка? – В Мэттовом голосе теперь слышался яд. – И тебе даже в голову не пришло поинтересоваться, что думает о подобных знакомствах твой муж.

– В последнее время мы почти не разговариваем. – Вайолет сама понимала: дешевенький приемчик использует. – Так вышло, Мэтт, ничего не поделаешь. Это все Венди. Извини, что я не посоветовалась с тобой. Просто… просто на меня это все обрушилось, я пытаюсь разрулить, как умею, а к тебе обращаться за каждой мелочью просто не могу.

– Зато пустить его в дом ты согласилась – глазом не моргнула.

– Венди загнала меня в угол. Что мне оставалось?

– Вероятно, загнать в угол меня. Потому что именно это ты сейчас и сделала. А ведь импульсивные решения не в твоем стиле. – Мэтт сжал в ладони стакан, уставился на дно. Качнул головой. – Ты очень изменилась, Вайолет.