– Я тобой горжусь, – сказала Мэрилин – и разрыдалась.

Он привлек ее к себе, стал гладить по головке, шептать: «Ну тише, ну не надо».

– Я так счастлива, – всхлипнула Мэрилин, и они оба рассмеялись.

– Я хотел спросить – может, ты согласишься поехать со мной?

Мэрилин отстранилась, оглядела его недоверчиво.

Он поднялся с дивана и шагнул к креслу-качалке, на спинке которого оставил пиджак. Извлек из кармана коробочку и снова сел рядом с Мэрилин. Признался:

– Ужасно волнуюсь.

Не в силах говорить, она погладила его руку.

– Я тебя люблю. Надеюсь, тебе это известно. Не умею я говорить… Так что не суди строго. Мне кажется, мы друг другу подходим. Счастливыми друг друга делаем. Не всегда в равной степени, не всегда одновременно…

– Так и есть.

– Я же говорю! – На его лице появился проблеск улыбки. – Я же чувствую. Поэтому я принес тебе… короче, вот. – Дэвид вручил ей коробочку. – Возьмешь?

Мэрилин взяла. Открыла осторожно, подняла глаза на Дэвида.

– Ты выйдешь за меня, малыш?

Вместо ответа она стала его целовать – в губы, в щеки (левую, с этой трогательно скульптурной скулой, и в правую, со скулой асимметричной). Затем отдала ему коробочку обратно и протянула левую руку.

Багаж у него был убогий. Одежда напихана в мешок для мусора, за спиной рюкзачишко бренда «JanSport», да еще цветастая дорожная сумка – не иначе Ханна выделила. Когда Венди эту сумку несла в спальню, в ней подозрительно погромыхивало. Венди даже позволила себе поиграть предположением, будто племянник таскает с собой дюжину стволов. Фыркнула: какие стволы, парню пятнадцать, в сумке у него ноутбук, комиксы да порнушка. Во внешности же не сохранилось ничего от младенца, которого в далекий и мрачный день баюкала Венди. И слава богу, что не сохранилось. Тот младенец выглядел как помесь Дика Чейни с Горлумом. И неважно, что Венди сама же нахваливала его – это она чисто с целью успокоить сестру, да и выражения были – банальщина. Теперь Джона – вылитая Вайолет. Сходство бьет в глаза, потому что оба они мнутся в апартаментах у Венди, в холле, под дверью.

– Мы еще увидимся. – Вайолет протянула ему руку.

Целый день Джона был как шелковый. В ресторане, куда Венди его привезла для встречи с Вайолет, держался прилично, говорил в меру и только на общие темы – о школе и боевых искусствах. От фразы «Мы еще увидимся» у Венди волосы зашевелились. «Я была первой, кто тебя укачивал. Ты на моих глазах родился, я тебе «Shoop»[25] напевала на мотив колыбельной и пальчики пересчитывала, потому что мать твоя этого делать не могла». Джона никогда не узнает, какую кашу заварил, что наделал, как повлиял на сестер одним только фактом своего существования.

Он пожал протянутую руку – крепко, по-мужски.

Венди такие юнцы нравятся. Потому что смешные и потому что на них давить можно. Со взрослыми особо не развернешься, а с этими – пожалуйста. Джона – красивый, ершистый, зажатый. Когда Венди его увидела, у нее сердце защемило. Здорово похож на кого-то давнего – это во-первых. А во-вторых, Венди при нем вспомнила, каково в пятнадцать лет на свете живется.

– Нам необходима передышка. Чтобы каждый мог свыкнуться с ситуацией, – выдала Вайолет. Эффект получился как от опрокидывания изысканной цветочной композиции. – Если только… словом, Джона, если тебе что-нибудь нужно…

В его взгляде читалось: «Откуда, блин, я знаю, что мне нужно?» О, этот дивный микротриумф – биологической матери и вечной сопернице, Вайолет, Джона предпочитает ее, Венди!

– Гостевая комната полностью готова. – Венди обращалась не столько к Джоне, сколько к Вайолет. – У тебя будет собственная ванная. Вроде я ничего не забыла. По крайней мере, предметы первой необходимости там есть. – Венди купила для племянника фигурное мыло на козьем молоке – несколько мини-якорьков. Едва ли их можно назвать предметами первой необходимости (а также второй, да, пожалуй, и третьей), учитывая недавние Джонины обстоятельства места.