– Только не обольщайся насчет моего звонка; не думай, будто я тебя простила. Блин, Венди, меня от злости трясет! Но я… Господи, ты запустила этот процесс, и я при всем желании не могу сделать вид, будто… Ты поставила меня в невозможное положение, и… Послушай, дело не в том, что… – Голос Вайолет сорвался. – Короче, ему приют светит, если никто… Может, это кажется неправильным, но только я никак не могу… Наша с Мэттом жизнь… ее распорядок, ее устройство таковы, что не оставляют шансов…

Сам факт, что Вайолет запнулась, говорил: она внезапно осознала, сколь огромна ее ложь. Потому что у них в доме три спальни пустуют, а что до денег, так Мэтт, пожалуй, больше тысячи в час «делает». Впрочем, кому-кому, а Венди отлично известно: деньги, даже очень большие, решают далеко не каждую проблему. Венди, полулежа в кресле, прикурила косячок и стала блуждать взором по неохватному пространству потолка.

– Я как мать не допущу, чтобы мои дети подверглись столь резким и кардинальным переменам в привычном миропорядке, – продолжала Вайолет. – Вдобавок сейчас мое время полностью занято их нуждами.

Ишь какие основания приводит, думала Венди. Наверняка заранее речь отрепетировала, а то и вовсе по бумажке читает. Ничего удивительного. У Вайолет нарциссизм, отягощенный перфекционизмом, – ничто и никто, включая биологического сына, не вторгнется в ее восхитительную жизнь. Вайолет такого просто не допустит. Странно другое – почему она озаботилась сочинением отмазок?

– Погоди, – перебила Венди. – Сам-то он как тебе понравился?

– Сам? Не знаю. Ему пятнадцать.

– В смысле он прыщавый, неуклюжий оболтус?

– Ты недалека от истины. – Вайолет нервически хихикнула.

– А тебе не показалось, что он на тебя похож?

Венди буквально видела, как сестра каменеет от ее вопроса.

– Пожалуйста, не говори подобных вещей, ладно? – попросила Вайолет.

Что-то новенькое. В обычных обстоятельствах она сказала бы: «Незачем констатировать очевидное».

– Я пытаюсь проявлять объективность. Он реально клевый. Конечно, для юнца.

– Знаешь, я с такого ракурса не смотрю. Я не могу сказать, клевый он или не клевый, поскольку меня на юнцов не тянет. – Вайолет перевела дух. – Впрочем, ты права. Он еще растет, еще сто раз изменится. Сейчас, по-моему, он чем-то похож на папу. Пожалуй, будет недурен собой.

– То есть тебе удобнее утверждать, что папа недурен собой – папа, но не твой ребенок?

– Он не мой… – Вайолет прикусила язык. – Слушай, я не против с тобой это обсудить. В принципе. Но сейчас я не для того позвонила. Ситуация из категории… Словом, время не ждет, и я не…

– Ты за весь разговор НЕ завершила ни единой фразы.

Вайолет всхлипнула в телефон, и Венди смягчилась:

– Ох, черт. Ладно, успокойся. Все образуется.

– Я одного не пойму – зачем ты это подстроила? Зачем, Венди?

– Ничего я не подстраивала. Сложилось так, вот и все.

Ложь, и Венди это отлично известно.

– Давай я его возьму.

Марихуана малость обострила чувство справедливости, вот Венди и расхрабрилась. Бедняга племянник с этим своим дурацким, только для сантехника пригодным именем; невзгоды, выпавшие на его долю. Присутствовала и задняя мысль: было ведь время, когда именно за счет этого мальчика Венди получила преимущество над Вайолет. Сработает, значит, и во второй раз. Венди затянулась. Она бросила пробный камень – посмотрим, как ответит сестра. Вайолет, надо отдать ей должное, не фыркнула, не сказала «какого черта», не нажала отбой.

– Ты серьезно, Венди? – Слезы в голосе теперь были приправлены страхом: Вайолет словно не верила в свою удачу. – Ты его возьмешь?

Растроганная Венди и сама прослезилась: