Он выпрямился, глядя на своего собеседника с нескрываемой симпатией и сочувствием.

В этот момент Миллара не задело даже явное превосходство этой фразы. Он был так рад получить одобрение своим взглядам, так долго вынашиваемым в глубине души, что даже сочувствие не показалось ему обидным на фоне долгожданного ободрения.

– Я вижу, что вы – патриот своей страны, – горячо продолжал лейтенант, даже его губы дрожали от волнения.

Они стояли в стороне от толпы, и Миллар надеялся продолжить захватывающую беседу, когда снова послышались звуки музыки, перекрывая шум голосов. Глаза лейтенанта немедленно снова приняли отсутствующее выражение.

– Вы поставили перед собой благородную задачу, – сказал он, видимо желая закончить разговор. – И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вам.

– Возможно, вы могли бы представить меня кому-то из этих господ? – предположил Миллар, глядя на стоящую особняком группу мундиров.

– Несомненно, но бальный зал – не место для таких дискуссий. Вот что мы сделаем. Я сведу вас в дом моего полковника, он – очень гостеприимный человек, и вы познакомитесь с множеством военных. К сожалению, его сегодня нет здесь, а то бы я немедленно вас представил. Мы ещё поговорим об этом. Пока прошу меня извинить.

На этот раз ему удалось уйти, и вскоре Миллар снова увидел его подле Тёклы Эльснер, очевидно, забывшего всё и вся, кроме своей соседки.

«Пример того, что называют coup de foudre», – подумал он и, заметив, что Хорт тоже издали наблюдает за парой, почувствовал, что, возможно, присутствует при первом акте драмы.

Это чувство ещё усилилось, когда позже Хорт подошел к нему.

– Я ухожу, – процедил Хорт сквозь зубы. – А что вы? Вам ещё не достаточно?

– Уже уходите! Да ведь котильон только начался!

– Знаю. Я не хочу видеть котильон. Если вы хотите, то без меня.

«Значит, и фрейлейн Тёкла уходит», – подумал Миллар. Однако, оглянувшись вокруг, он увидел бело-золотое видение, занимающее своё место в котильоне подле лейтенанта Плетце. Он быстро взглянул на Хорта.

– Кажется, я слышал, как герр Эльснер говорил, что они уходят до котильона?

– Тогда предполагаемым партнёром был я, – сказал Хорт с яростью. – Сейчас же совсем другое дело, спешить не надо.

Миллар с любопытством взглянул на Тёклу. Даже на расстоянии было видно, что она очень весела и на щеках её пылает румянец, то ли от быстрого движения, то ли из-за чего-то другого.

– Идёмте, – нетерпеливо бросил Хорт через плечо. – Нам нечего тут ловить. Или вы воображаете, что если ваш фрак сшит лучшим лондонским портным, то он имеет ценность в чьих-либо глазах? Ошибаетесь! Обычный чёрный фрак! И даже ваши деньги ничего не изменят. Идёте или нет?

– Да, иду, – сказал Миллар, заражённый против воли его дурным настроением. Отчасти он и сам был угнетён вечером, на протяжении которого военные мундиры и их триумфальные владельцы действовали как раздражитель на его нервы. И правда! Никогда ещё, ни в одном бальном зале, он не чувствовал себя практически невидимкой. У себя на родине он всегда рассматривался как успешный делец и завидный жених. Он не был самонадеян, но всё-таки ожидал, что, хоть он и иностранец, на него обратят некоторое внимание. С чувством уязвлённой национальной гордости и ущемлённого личного достоинства вышел он вслед за Хортом из переполненного зала.

Какие бы романтические чувства не пробудил бал в лейтенанте Плетце, своему слову он был верен, и потому два дня спустя Миллар в его сопровождении переступил порог полковника фон Грюневальда, командира двадцатого драгунского полка.

Самое время было для него, англичанина на чужбине, найти способ утишить тревогу, пожирающую его с тем большей силой, чем внимательнее углублялся он в изучение немецких газет. Враждебность, ничего кроме враждебности, не было в газетных столбцах. Почти каждый день жирные заголовки кричали о неудачах англичан, а искусно препарированные тексты сводили на нет их успехи. Ему казалось, что он видит торжествующие усмешки сквозь строки телеграфных сообщений, слышит насмешливые выкрики в шелесте разворачиваемых газетных страниц. «Еще одно поражение британцев», «Опять не повезло!», «Грубая ошибка генерала Буллера», «Неразбериха лорда Метьюэна» – таковы были заголовки, на которые натыкался его взгляд, а то же самое популярное издание, в котором он некогда прочёл про «съежившегося льва», теперь уверяло своих читателей, что только глухой не услышит поступи рока, растаптывающего Великобританию, а также что «британская колесница несётся в пропасть сквозь реки крови и грязи».