С. Молдован. Если позволите, приведу один пример, который помог мне самому разобраться с этими вопросами. Как-то летом я был на Святой Горе, намереваясь посетить монастырь Григориу, где, как я слышал, отцы окормляют наркоманов. Я поехал туда именно для того, чтобы увидеть, какой программой они руководствуются, как решают эту проблему. Ведь известно, какой страшной силой может обладать эта страсть к наркотикам. Это тот самый «другой закон, который я вижу в себе» (см.: Рим 7), и он сильнее любого благого намерения во мне. Там я пообщался с молодыми людьми в возрасте до тридцати лет. Я спросил их: «Почему вы здесь остаетесь? Что у этих монахов есть такого, что сильнее, чем тяга к этой страсти?» И один молодой человек, который из-за наркотиков был на грани смерти, сказал мне: «Здесь нас удерживает любовь отцов. Мы ощущаем, что эти люди нас любят». Мне ничего не говорили про программы, правила, методы терапии. Разумеется, все это в том или ином виде есть, так как общая жизнь подчинена определенному распорядку. Но их не принуждают ходить на монастырские богослужения или исповедоваться: все это добровольно.

Это свидетельство меня потрясло. В день моего отъезда я рассказал одному священнику, который как раз служил литургию: «Посмотрите, что мне сказали дети (там этих людей называют детьми): они остаются здесь, потому что вы их любите». Священник задумался, посмотрел на меня и сказал: «Да, это так, потому что и мы, монахи, находимся здесь, так как нас любит игумен».

Думаю, это и есть по сути Церковь – вот такое целожизненное общение. Возможно, слово «любовь» нас пугает. Возможно, мы слишком им злоупотребляем, слишком легко называем любовью все, что угодно. Но мы можем отказаться от того, чтобы говорить о любви. Не обязательно употреблять это слово. Просто будем держаться друг за друга, знать, что мы вместе, и что мы или вместе погибнем, или вместе спасемся. Мы не сами по себе.

Вот почему я так ценю то, что вы делаете. Вы не просто некий богословский институт, вы что-то другое. Вы – братство, у вас есть общение. Вы вместе трапезничаете, не встаете из-за стола, пока не насытится каждый. Нам не стоит называть это любовью (впрочем, неважно, как мы это называем).

Часто мы ставим для себя глобальные задачи, строим проекты, рассчитанные на многих людей, обращенные к целым народам, забывая, что жизнь осуществляет свои замыслы в предельно простых конкретных вещах. В своем знаменитом гимне любви (1 Кор 13) ап. Павел говорит о том, что может трактоваться и как образ трапезы: кто-то заботится о другом, не ищет своего, думает о том, как приготовить еду другому, как его накормить досыта. Возможно, наша главная проблема в том, что мы смотрим слишком далеко. Но Божье слово близко к нашему сердцу. Нам просто нужно иметь мужество. Это правда, что у любви есть один чрезвычайно большой недостаток: она делает нас уязвимыми. Кто хочет любить, должен учиться терять.

Иером. Василе (Бырзу). В нашей дискуссии затрагивались разные аспекты, и проф. Гзгзян поставил вопрос ребром: как именно нам умножать любовь? Мне вспомнилась одна иудейская традиция, о ней упоминает Филон Александрийский в своем трактате о терапевтах («О жизни созерцательной») как о тех, «кто заботится о существе (сущности)». (Напомню, термин «сущность», ousia, в Евангелии встречается единственный раз – в притче о блудном сыне.) Как это реализовывалось практически? – через исполнение Декалога и некоторых заповедей о любви, которых терапевты придерживались в своей аскетичной общине. Все это делалось именно для того, чтобы воплощать свою любовь, доводить ее до полноты. Это документ, свидетельствующий о практике, аналогичной монашеской, которая существовала до появления христианского монашества. Терапевты соотносили себя с Богом как с абсолютным Существом., хотя, разумеется, они не придерживались всей той тринитологии, которую впоследствии развило христианство. Однако важно подчеркнуть: это учение о любви, исполняемой через божественные заповеди – ветхозаветный Декалог (и другие заповеди в их общине) – с целью хранить собственную сущность в поклонении Существу абсолютному. В качестве дополнения также можно отметить другое сочинение Филона («О сотворении мира согласно Моисею») – аллегорический комментарий к семи дням творения.