Интересна всегда первоначальная реакция того, кого хотели разыграть. Я читал, уткнувшись листом в иллюминатор, лист в руках не дрожал, активных реакций с моей стороны не было, только внутри тряхануло нешуточно на доли секунды. Значит, моя визуальная реакция была не важна для шутника. Может, это вовсе не мне послание… хотя я мало встречал похожих портфельчиков, как у меня, по случаю приобретенного в Судане несколько лет назад. В командировки я исключительно беру только этот портфель.

Мои многочисленные мыслительные рассуждения по поводу письма – к разгадке не продвинули. Через двадцать минут шасси коснется московской земли.

В клуб я не пошел. Забросив в дом вещи, я вышел на набережную. В голове крутилась песенка кота Леопольда.

А́нника? И надо было мне в тот вечер выбрать вместо романтической ночки с официанткой дождливую прогулку на велосипеде, чтобы с травмами неожиданно заполучить женщину в амплуа травести, и как вознаграждение обнаружить от нее странное, проще сказать, пугающее послание?

Буквы напечатаны стандартным шрифтом. Я, взяв письмо с собой, понюхал конверт, ожидая уловить луговой аромат Анники… ничего. Просто листок, просто письмо, простор для воображения и первый шаг в сторону сумасшествия.

Писавший уверял меня, что он – это я. То есть я получил письмо от самого себя, из будущего (бред настоящий). И, судя по числу внизу – это возраст – 52 года. Через две недели мне сорок семь, значит, если поверить безумцу, то скоро придет конец моей счастливой жизни, и наступит некий предел, после которого я окажусь живым трупом… Точно бред!

Что за погода? Опять моросящий дождь, стоянка велосипедов и песня кота из мультика в голове – дежавю. Если я повторю потсдамский маневр, быть может, я избавлюсь от наваждения. Возникнет Анника, и всё прояснится. Я готов был оседлать велосипед, почти поверив в потусторонщину, но… вибрационный звонок выдернул меня из коридора, ведущего в мир тонких материй.

Если верить теории случайностей, то я нахожусь в эпицентре этой теории. Через трубку, упрямо нарушая все законы метафизики, плыл аромат скошенного луга. Её мелодичный акцент.

– Простите меня… я не знаю, как вас зовут… И мой звонок не должен был к вам попасть… но…

Я старался не дышать в эфир.

Мое внезапное учащенное волнение удивило меня. Да – милый голос, да – забавный акцент, приятные воспоминания той ночи – и что? Но удары смущенного сердца будто нарочно заглушали разумные мысли, поселившись не только в пределах своего обычного местонахождения, но и в голове, мышцах, суставах – стучало и пульсировало везде.

Она говорила с большими паузами, предлагая вступить в диалог, но я молчал, впервые испытав проявление психосоматики, когда комок в горле увеличил кадык на пять размеров, даже глотать получалось с трудом.

«Что? Вот оно началось это предупреждение из письма, что я медленно, но основательно сползаю со своего победоносного коня, теряя контроль над ситуацией. Бред!»

Она говорила, что удачно добралась до Берлина, извинилась, что не дождалась моего пробуждения (она так и сказала – про-буж-де-ни-я – и слово-то книжное, и произношение по слогам. Она, боялась ошибиться, как иностранец, плохо знающий чужую лексику). Проделав несложные манипуляции с моим телефоном, она узнала мой номер.

– Дмитрий… – сквозь боль в горле произнес я в долгую тишину.

– А́нника… еще раз… Я в Москве…

Её имя, произнесенное через трубку, прозвучало во мне «Паника!» – в принципе, правильное отражение моего состояния в этот момент моей всегда контролируемой жизни. Я назвал адрес и время.

Через два часа мы встретились…