Имир узнавала о приходе кентавра по отдалённому стуку копыт. Спустя мгновение, поднимая голову от стола, она замечала его в окне. Вскоре хлопнула первая дверь.

– Почта! Ау! В дурдоме кто-нибудь есть?

Тишина. Наивно предполагать, будто она отзовётся. Цокот копыт по каменному полу. Скрип (интересно, они когда-нибудь смажут петли?) и спину девушки обдало внезапным холодом. Большое окно делало лабораторию помимо самой светлой вдобавок и самой тёплой комнатой первого этажа. Когда Имир начинала зажариваться, она попросту открывала дверь, впуская прохладную сырость. Аспирантка не отвлеклась от работы и не повернулась в сторону вошедшего. Она и без того прекрасно знала, кто стоит на пороге. Знала она и что последует дальше.

– Опять ты тут торчишь? – критично смотря ссутулившуюся над микроскопом паразитолога проговорил кентавр. – Пакля, ты на улицу иногда выходишь или корни успела пустить, м? Геморрой заработать не боишься?

– И тебе здравствуй, Лошадиные уши, – безмятежно отозвалась аспирантка.

Джаст стал первым, кто начал обращаться к Имир по прозвищу. Девушка редко принимала чужое отношение близко к сердцу, а уж подобное ребячество – тем более. Но оставаться в долгу – не в её стиле. Подметив болезненную реакцию парня на любые намёки или обсуждения его лошадиных ушей (которые Имир со своей стороны считала великолепными и с лихвой компенсирующими остальные недостатки кентавра), она стала подло бить по больному. Джаст скрипел зубами, но терпел, и не подумывая прекращать собственные нападки.

Имир задумчиво уставилась в окно.

– А что там интересного?

– Мир, – лаконично ответил кентавр, в очередной раз стерпев, – представляешь, помимо паразитических гадов существует и другая жизнь вокруг! Но я сомневаюсь, что твой проформалиненный мозг способен осознать нечто подобное.

– Куда ему! – охотно подхватила девушка. – Но, следует заметить, он у меня, по крайней мере, есть. Чего нельзя сказать о некоторых присутствующих.

– По-моему, ты нарываешься, Пакля, – прорычал Джаст.

– С чего бы? – неподдельно удивилась Имир. – Я имела ввиду Fasciola hepatica иначе известную, как печёночная двуустка или печёночный сосальщик. – Ветеринар услужливо подсунула под нос кентавру предметное стекло15 с лежащим на нём паразитом. Парень поспешно отшатнулся. – Паразитические черви, к твоему сведению, лишены такого хлопотного органа, как головной мозг.

– Могу заметить, не они одни, – презрительно бросил кентавр.

– Совершенно верно, – и бровью не повела девушка, – строение многих представителей фауны исключает мозг. Однако они прекрасно обходятся и без него. Есть над чем задуматься, верно? – Имир выжидательно посмотрела на парня.

Джаст досадно махнул хвостом. Разговоры с врачом всегда заканчивались одним и тем же: он неизменно чувствовал себя полным идиотом. Колкости кентавра не задевали толстокожую аспирантку. Она никогда не выказывала ни злости, ни обиды. А Джаст выдавал себя с потрохами. Его возмущенно раздутые ноздри, сжатые губы и нервно подрагивающие уши – красная тряпка для жадной до игры по нервам Имир. Парень чувствовал, что проигрывает эту негласную войну между ними. Но сдаваться он пока не намеревался. Они оба были достаточно упрямы.

– Что сегодня принесла почтовая служба кентавр-экспресс? – кивнула девушка на коробку, зажатую под мышкой у Джаста.

– Без понятия, сама смотри! И не забудь оставить на чай!

Кентавр раздраженно кинул посылку на стол, случайно задев один из микроскопов. Тот пошатнулся, но парень поспешно его подхватил.

– Ох ты ж ё!

– Пожалуйста, осторожнее. Микроскоп – прибор нежный, в отличие от некоторых, – укоризненно предупредила Имир, начав неторопливо распаковывать коробку. – С таким отношением к работе, Лошадиные уши, рискуешь прожить без чая.