Очнулась через пару минут. Тимур лежал на диване и спал, тихо посапывая. От его мирного вида я заплакала. Дрожащими руками вытерла лицо и принялась натягивать разбросанную вокруг одежду. Тело все еще содрогалось от пережитого, и, когда я, наконец, выбралась на улицу, меня вырвало.

Осознание произошедшего было тяжелым.

Я еле доплелась до дома и сразу направилась к бане. Там царила темнота, но для меня так было даже лучше. Кожа покрылась мурашками от холодной воды, но я этого не замечала: нужно было смыть следы преступления Тимура с моего тела, и как жаль, что этого нельзя сделать с памятью.

Несколько последующих дней я проходила с синяками, тщательно скрывая их под одеждой и замазывая открытые участки кожи тональным кремом. Но каждую секунду эти следы напоминали мне, что было время, пусть и краткое, когда я принадлежала ему, как вещь. И сама была в этом виновата: зашла в дом, села на диван рядом с пьяным мужчиной. Не смогла дать отпор, а, наоборот, возбуждалась от его касаний. И даже после всего произошедшего – страшно признаться, но я не разлюбила, а хотела его еще.

Я знала, что не должна была этого допустить. Долго спорила со случившимся, отрицала, заглушала воспоминания о том вечере, пока не поняла – бесполезно бороться с прошлым.

Так я и загнала себя в гроб из мыслей. И с каждым днем он становился все прочнее.

Это была странная свадьба. Невеста, плачущая все утро в своей комнате. Подруги, завистливо на нее поглядывающие. Веселые гости, едва знакомые друг с другом, их происходящее вообще не беспокоило. Родители, глухие к мольбам и слезам своей дочери. Печальная мать, погруженная в свои мысли, радостный отец, с удовольствием принимающий от будущих партнеров поздравления с расширением своей семьи и своего бизнеса. Деньги, пущенные на ветер с безрассудностью, на которую способны лишь богатые.

Я пробралась в спальню к Насте, едва сбежав от женщин, которые в национальных чувашских костюмах водили во дворе хороводы, и от назойливых официантов, скользящих по дому с подносами, полными выпивки. Невеста сидела на кровати в свадебном платье, словно на белоснежном облаке. Волосы завиты, уложены в красивую прическу, но на щеках – разводы от туши.

Никого это особо не удивляло: невесте простительно грустить в последние часы пребывания в родительском доме.

Но я вздрогнула от одного лишь ее взгляда – столько в нем было боли. Подруги невесты шумно смеялись, столпившись перед огромным зеркалом у окна, опьяненные обилием шампанского, фруктов, ароматов цветов, расставленных на полу в сосудах с водой. Гремела музыка во дворе, визажист была занята одной из девушек, вдруг решившей, что она накрашена недостаточно ярко.

Я опустилась на пол у кровати рядом с Настей – мое простое трикотажное платье это позволяло, и взяла девушку за руку.

– Прости, что пришла. Это тебе, хоть и не знаю, стоит ли тебя поздравлять, – коробку с подарком я положила под один из букетов.

Настя в ответ лишь слабо сжала мое плечо. Еще накануне мы кричали друг на друга: я – что не следует обманывать Тимура, если ей нравится другой, она – что мне не позволительно лезть не в свои дела. Вчера нам было больно друг за друга, а сегодня мы были обессилены и молчаливы.

Вскоре к нам подошла визажист со спасительными ватными дисками, и поспешила привести лицо невесты в порядок; я же отошла в сторонку. И вот глаза Насти вновь заблестели, выразительно глядя из-под густых ресниц, на высоких скулах появился искусный румянец.

– Ну… Я пойду, – пролепетала я. – Зашла так, по-соседски.

– Поехали с нами.

Голос Насти был тверд и удивительно бесчувственен, особенно на контрасте с ее нарядным видом. Я не смогла ей перечить. Только не сегодня.