– Нет. А что с ним?

– Бухгалтерша новая приехала же на прошлой неделе, – напомнила Нине соседка, – эта, как ее, Лариса Васильевна…

– Ну?

– Пристает она к нему. Представляешь?

– Ну откуда ты это взяла-то? – удивилась Нина, не поверив ни единому слову.

– Оттуда! Знаю вот! – обиделась Фануза на недоверчивость.

– Откуда?

– Сказали мне, – воодушевленно продолжила свой рассказ старушка, – что Лариса Васильевна пристает к Ефимычу, причем нагло так, как будто женить его на себе задумала.

– Что значит пристает? – не сразу догадалась Нина.

– Глазки строит!

– Ой, выдумывать-то!

– Вот опять ты мне не веришь! – замахала руками Фануза. – Пристает! Одевается слишком открыто, то чай ему принесет, то молочка…

– Он одинокий, она тоже, пусть пристает, – равнодушно отреагировала Нина.

– У нее пятеро детей, а мужа-то не было никогда! – сказала Фануза так, как будто бомба рядом взорвалась.

– И что? – спокойно спросила собеседница.

– А то, что нельзя ей нашего Никанора Ефимовича отдавать! Смотри-ка какая хитренькая!

– Да не позарится он на нее, – была уверена Нина.

– Ты бы видела какие у нее повадки, – стояла на своем Фануза. – Любого охмурит!

– Ты так говоришь, как будто сама не прочь к нашему председателю под крылышко залезть, – улыбнулась Нина.

– Да ты что такое говоришь-то?! – округлила глаза бабуля. – Я старше его годков на десять! Сумасшедшая совсем!

– Да шучу я, шучу! – от души рассмеялась Нина.

– Пошла я, хватит с меня, – вдруг засобиралась Фануза.

– Да куда ты? Давай еще раз чайку попьем.

– Если перестанешь ересь всякую нести, так и быть останусь!

– Молчу, молчу, – ответила хозяйка квартиры, наливая по чашкам заварку.

– Спать уж пора, голова разболелась, – пожаловалась Фануза, делая глоток крепкого чая с молоком.

На том и расстались, обсудив на сегодня всех, кого можно было. А завтра Никанор Ефимович, почти жертва чар Ларисы Васильевны, должен был привезти в село того самого Талгата, чтобы познакомить с Ниной, о которой у председателя душа болела. Казалось, что о ней он пекся больше, чем об остальных доярках, переживал, помогал. Видел, насколько тяжело ей одной с детьми и как она изменилась без Антипа – потухла, так же быстро, как свечка на ветру.

– Старородящая уж я, мне сорок почти, – сказала Нина, держа на руках трехмесячного Филаретика.

– Ерунду не говори, – нахмурилась Фануза, с улыбкой поглядывая на мило сопящего младенца. – Ты счастлива хоть?

– В каком смысле?

– С Талгатом.

– Сама же знаешь, какой тяжелый у него характер, – вздохнула Нина.

– И ты все равно решила родить…

– Не начинай…

Годом ранее, летом 1976-го, Василий Борисович наконец-то выделил Нине с детьми трехкомнатную квартиру в только что построенном бараке. Такие же высокие потолки, просторный зал и еще две кладовки радостно приняли многодетную семью. На решение главы сельсовета подействовало то, что Нина начала жить с Талгатом, забеременела и вспомнила – еще при жизни Антипа Василий Борисович обещал молодой семье расширение. Но вот уже какой год странно помалкивал. Придя к нему в кабинет, она объяснила, что у нее на подходе четвертый ребенок, а квартирка все еще однокомнатная. Глава не сразу согласился с доводами доярки, сославшись на то, что ее новый мужчина должен привести ее в свой дом и обеспечить, а не она его. Нина же, не желая спорить, но будучи в положении, а значит, заранее в расстроенных чувствах, расплакалась, объясняя, что нет нормальных мужчин на селе, да еще и с собственным домом. А жить с родителями Талгата в Петропавловке она не хочет. Пригрозив жалобой в районный центр, беременная сразу же прекратила всякие споры и доводы, получив три заветные комнаты.