Должно быть, неудачно лежала голова во время сна. А может быть, поднялось давление.

Итак, детство. О нем можно написать сотни страниц, и все равно всего не исчерпаешь.

Можно написать, как приятно бегать босиком по золотым дорожкам сада, или о том, как вкусны помидоры, когда их, только что сорванные с грядки, ешь на крыше курятника. А можно написать о незабываемых прогулках и поездках.

Несмотря на то, что мы жили около могучего хвойного леса, где воздух был чистым и здоровым, мы почему-то выезжали на лето в деревню. Запомнилось даже название деревни – Тимоновка. Эта деревня стояла на берегу Десны – реки моего детства.

Помню эпизод: каким-то образом, должно быть, переехав на лодке, мы оказались на песчаном острове, заросшем высокими ивовыми кустами, и расположились в тени. Неожиданно из кустов вышел неопрятно одетый человек, подсел к нам, разговорился, а уходя, вдруг показал нож и назвался именем бродяги-разбойника, которого разыскивали. Мы так и остались с разинутыми ртами.

Художник изображает природу не такой, какой она есть, а такой, какой она должна быть с точки зрения живописца.

Запомнились прогулки с мамой, посещения Свенского монастыря, где я впервые увидел живых павлинов. Я был поражен их красотой. Впоследствии я часто думал: вот, павлин красив пышностью и разнообразием красок, декоративной эффектностью всех деталей – чего стоит, например, корона на изящной головке, веером распущенный хвост, переливы сине-зеленых оттенков, не говоря уже о красочном богатстве знаменитого «павлиньего глаза» в оперении хвоста. А лебедь: лебедь – ведь полная противоположность павлину – никакой расцветки, один белый цвет, вернее, полное отсутствие цветности.

Никакой короны на голове, никакого веерного хвоста. У лебедя перьев не ощущается – монолитная форма. А красоты не меньше.

Значит, есть два вида красоты, по своим признакам даже противоположных друг другу. И, должно быть, могли бы возникнуть жаркие споры между сторонниками разных направлений.

Какое же направление в искусстве верней?

В Свенском монастыре я чувствовал какую-то скованность.

Пристальные, следящие взгляды монахов – следили, чтобы никто не взял выпавшее павлинье перо, чистота и опрятность двора – все заставляло чего-то остерегаться.

И, выходя из ворот, я чувствовал облегчение, хотя и сознавал, что побывал в необыкновенном, сказочном мире.

По дороге из монастыря мы с мамой обычно заходили к знакомым. Мне всегда нравились маленькие, деревянные, уютные провинциальные домики с обязательными кружевными белоснежными занавесками на окнах и с не менее обязательной геранью на подоконниках. Любил я, когда мама заходила в аптеку, мне нравился наполнявший ее лекарственный запах, нравилось, что при открывании в аптеку двери звенел колокольчик.

Провинциальные аптеки – это совсем не то, что современные, городские. И сейчас, когда мне доводится побывать в провинциальной аптеке, я вспоминаю детские годы.

Аптеки любил, а вот вокзалы, станционные помещения терпеть не мог. Одной из причин этого, видимо, послужил один запомнившийся эпизод детства. Прошел слух, что через станцию Брянск должен пройти поезд с царем. На перроне вокзала столпилось много людей, надеявшихся увидеть Николая II. Не помню уже, каким образом, но я оказался в этой толпе. Поезд остановился, люди так сгрудились, что меня охватил страх быть раздавленным. Конечно, я ничего не увидел – я был среди взрослых, а мне было 6—7 лет. В конце концов, я опустился на четвереньки – среди ног было немного просторней – и так, на четвереньках, между ног я выбрался из толпы и вздохнул с облегчением.