Лысый чешет подбородок.
– ДА МАРАФОНЫ она свои проводила, шарики пускала… вы из этих?
Тут садовник как расхохочется. Причём так заливисто, так громко… что я снова отсел.
Вытирая слёзы, он в пол-оборота разворачивается ко мне:
– Я хуже, – говорит. – Счищаю человеческие пороки.
– Ааааа… – протягиваю я, прижимая ближе дипломат. Тютю, значит. Надо делать ноги.
И ноги я уже почти сделал – развернулся, и когда уже приготовился… глубоко вдохнул и глазами прорисовал план отступления…
Ноги всё не слушались. Точнее, они слушались… наверное, как слушается хвост русалку.
Я опустил глаза и увидел, что шнурки ботинок у меня связаны между собой.
– Так кто же ты и где ты, Эрик?
Глава 6
Я переводил взгляд от шнурков к этому фокуснику. Как… как ему это удаётся?
– Где ты, Эрик? – повторил он.
– Да тут я… тут… – подтягиваю к себе колени.
– Я тоже тут. И как тебе тут? – спрашивает.
Всё. Всё, всё, всё, ВСЁ!.. Это выше моих сил. Я на ощупь хватаюсь за край шнурка, дёргаю узелок и подскакиваю. АДЬЁС!
Делаю шаг в сторону и валюсь на асфальт, как шпала на рельсы. Да ещё больно так – ладонями об асфальт БАЦ. А нет, не БАЦ, а скорее ШЛЁП. Как подброшенный и пойманный на лету сковородкой блин.
Запястья в шоке. Кожа на подушечках ладоней горит. Я таращусь на чёрный асфальт, пыхтя носом. Валюсь на бок. Переворачиваюсь на спину и растираю запястья. Надо мной повисает лысая голова.
– Так как тебе тут?
– Мужик, ты перегибаешь, я не намерен на эти вопросы отвечать! Отстань!
Садовник кривит губы и, потеряв ко мне интерес, говорит:
– Так шуруй отсюда.
– КАК?! Ты, то есть ВЫ! Связали мои шнурки!!
– Какие шнурки?
Я подтягиваю к животу ноги, раскачиваю ими из стороны в сторону и, убедившись, что они не связаны, сажусь на корточки. Прячу петельки внутрь ботинка. Встаю и, сделав длинный шаг, снова начинаю валиться.
Тяжёлая рука хватает меня на лету и прислоняет к металлическим перилам.
– Ты смотри, осторожно, так покалечиться можно, – говорит лысый и улыбается. Нет, лыбится.
Мне уже решительно плохо… Все эти заигрывания с шнурками пробивают на обильное потоотделение.
– Не нервничай ты так. Если мы забываем, кто мы и где мы находимся, что всё вокруг имеет божественную природу, то мы ведём своё сложное существование и страдаем в материальном мире.
– Отстань, а, – вяло прошу я. – И шнурки мои не трогай, слышишь?
– Я и не трогаю.
Опускаю глаза в пол. Снова развязаны. Вытираю лоб манжетом рубашки и пячусь назад… осторожно так… шаг за шагом… шаг за шагом. Как зебра от затаившегося в кустах гепарда.
Пока пятился, заметил, что дипломат оставил у ротонды. Так, вдох… вот так… выдох… Ничего не случилось, всё нормально. Он просто уличный фокусник. Подумаешь, шнурки завязал.
Возвращаюсь к колонне и, не спуская с его улыбчивого лица глаз, хватаю за ручку дипломат и… Иииии… Вена на лбу вздувается… плечо оттягивается… я пыхчу, надрываюсь… поясницу ломит. Дипломат не двигается с места. Ни на миллиметрик. Это уже не изысканный «Гуччи», это намертво приклеенный груз.
– КАКОГО ЛЕШЕГО?! – ору я на него, и несколько прохожих останавливаются, удивлённые моей сценой.
Лысый разводит руками. Я ногой упираюсь в колонну, что из-под каблука летит извёстка, до предела натягиваю ручки – становлюсь почти горизонтально по отношению к асфальту. А он, этот дипломат, и не думал двигаться…
Ладно… Сажусь на корточки и дрожащими пальцами пробегаю вдоль молнии… Где эта чёртова собачка…
– Может, помочь? – бесшумно подкравшись, садовник сел на корточки и принялся чесать бороду.
– Да, можете помочь. Первое – оставьте меня в покое, я же просто…
И тут меня осеняет. Это же фокусник. Ему просто нужны деньги, и он не отвалит, пока не получит деньги. Так и не договорив, я ныряю рукой во внутренний карман пиджака… затем прохлопываю внешние карманы. Встаю… проверяю карманы брюк.