– Это у тебя так совесть взыграла или что?

– Нет. – И теперь Дин действительно смотрит. – По мне, может, и не заметно, но я с трудом могу передвигаться сейчас.

Марго склоняет голову к плечу, немного щурясь. Может, роль сыграла привычка видеть жителей базы осунувшимися и немного нездоровыми, но почему-то она только сейчас замечает, насколько плохо выглядит Дин: под глазами нет синяков – там скорее впадины, синеватого такого оттенка, губы – бледные, сливаются по цвету с кожей лица, руки кажутся даже не худыми, а иссохшими, косточки на запястьях выпирают слишком сильно для обычного человека. Складывается впечатление, что Дин нормально не ел не одну неделю.

Не то чтобы Марго становится стыдно, но… да, самую малость становится. Странное, признаться, ощущение.

– Тебя что, голодом морили? – осторожно спрашивает она.

Чужой смех кажется сухим и каким-то неживым. Дин медленно качает головой.

– Никто ничем меня не морил. Я сам.

– Сам? В смысле?

В ответ тяжело вздыхают, даже не пытаясь скрыть досаду на выдохе. Но не ту, к которой Марго привыкла, – скорее обреченная, словно никаких путей для отхода человек уже не видит. Висит на волоске, сам это прекрасно осознавая.

– Как много ты знаешь о таких, как я? – Дин запрокидывает голову, устремляя взгляд в крошечное окно под потолком. – Об отмеченных.

– Едва ли что-то? – пробует Марго. – Видела один раз много лет назад, еще до того, как попала на эту базу, и тогда я еще понятия не имела, с кем имею дело. Мне позже объяснили. Знаю, что вирус изменил вашу ДНК, из-за чего вы уже не люди, но и просто зараженными вас назвать нельзя. Теперь, благодаря тебе, вдобавок узнала, что отмеченные могут передавать вирус через укус, но не тем рядом зубов, которым ты тут сейчас на меня светишь.

Дин сразу же перестает иронично улыбаться – видно, что краткий рассказ Марго его повеселил, но совсем не в том ключе, в котором хотелось бы. Она вдруг начинает чувствовать себя идиоткой, не знающей самое важное.

– А что насчет крови? – Дин все еще не сводит глаз с дурацкого окна, за которым все равно ни черта не рассмотреть сейчас.

– Какой? Человеческой? – Марго не понимает.

В ответ на ее вопрос презрительно морщатся. В голову сразу же закрадывается запоздалая мысль, что слово «человеческая» было неуместным – не по факту, а по отношению к Дину, который, может, и ходит с перестроенной не по своей вине ДНК, но все же… человек?

– Так что насчет нее?

– Мне говорили, что вы ею не питаетесь.

– О, – чужие брови удивленно взлетают вверх, – а слова были употреблены верные. Но если бы ты сказала «она вам не нужна», я был бы вынужден тебя расстроить.

Марго настороженно молчит. Шестеренки в голове вертятся с надсадным скрипом – давно не смазывали. Мысли отскакивают от черепной коробки – ударяются то туда, то сюда, – и она никак не может ухватиться ни за одну из них.

– Объясни.

– Никто о таком не говорит. Неудивительно, что ты не в курсе, – бурчит Дин; скребет короткими ногтями лоб, а затем смотрит на свои ладони. – Нам нужна кровь. Вроде как для того, чтобы не сдохнуть. Ну, и чтобы пользоваться всем вот этим. – Он поддевает большим пальцем один из своих клыков, что сейчас нормального размера.

– И как часто она вам нужна? – Марго делает каменное лицо.

– Хотя бы раз в месяц.

– И ты?..

– Несколько месяцев. Я не пил ее несколько месяцев. – В чужом голосе слышится неприкрытое раздражение.

– Но почему? – Обычный вроде как вопрос, Марго правда интересно, хочется понять, в конце концов, но Дин в ответ на это начинает откровенно злиться.

– Потому что это отвратительно, – цедит он. – Ты думаешь, для меня кровь на вкус как чертова амброзия? Нет, она на вкус как кровь. Меня заставляли ее пить, чтобы я мог выполнять свои функции. Но в какой-то момент я просто… Просто все, понимаешь? Хотя о чем я вообще, куда тебе – понять такое.