В разговоре Иван не хотел позорить Олю, которой он увлёкся было за невероятно красивое ангельское лицо и точёную фигуру – и вроде бы тихий, ласковый нрав, и с которой съехался на снимаемой за свои деньги квартирке. Однако вскоре Оля повадилась пилить Ивана по любому поводу, даже не повышая тихий и мелодичный голос, но речи её были весьма бессвязными – Иван даже стал бояться с ней спорить после пары таких инцидентов, иначе Оля начинала плакать, а потом бормотать – не заливать же ей холодную воду за шкирку, а попытки мягко разобраться и успокоить не помогали, проще было выждать, когда сама замолчит. Это Иван Рязанцеву тоже не сказал, хотя Рязанцев, как начальник, относился к Ивану с очень большой долей отцовских чувств, поскольку его сыновья были уже очень взрослыми и жили далеко, а безродному и способному Ивану было только 20, почти самое начало жизни.

– М-да. У вас точно всё? Ты хорошо подумал?

– Да. Она не хочет, и я тоже, – Иван хотел сказать «а я так тем более», но опять смягчил. Про себя же заметил, что терпеть не может обидки, брезгливость, скучающий вид и слежку, больше любит веселье, доверие и открытость, тогда бы и никакая Надежда не понадобилась.

– Подумал я хорошо, – продолжал Иван – и ей дал время успокоиться. С майором Дымовым я хотел бы поговорить… – Иван опять замялся, он хотел сказать, что нашёл телефон хорошего частного санатория, но нельзя же прямо предложить Дымову поместить туда находящуюся в расстроенных чувствах родственницу.

– С майором Дымовым я поговорю. Есть одно интересное место, Горный Приют. Виды там красивые. Дымов даже хотел Олю туда свозить, чтобы отдохнула в тишине, – Рязанцев очень откровенно намекнул, что состояние Оли и существование санатория для него тоже не секрет. Иван даже удивился такой откровенности.

– А ты поедешь в Юго-Восточную Азию, будет тебе трудное задание, – добавил Рязанцев.

– Когда? – спросил Иван. Он был рад внезапному повороту событий, было тяжело ходить по той же земле, что и Ольга, и утраченная Надежда, которая внезапно перестала ему писать.

– Через три дня. Некто Такеши сильно поднялся, перепродаёт артефакты. Официально он занят контрабандой алмазов, но на самом деле больше по артефактам. Материалы тебе подготовят сегодня к вечеру, почитаешь. Завтра к вечеру доложишь, всё ли понял.

– Хорошо, – сказал Иван.

– Можешь идти, – с холодком попрощался Рязанцев и через пять минут уже забыл про Ивана, стал обдумывать разные многоходовые интриги – по всему выходило, что в Управлении (оно же Контора) завёлся крот, а ещё странно, что кто-то предупредил Такеши о готовящейся облаве на него, уж не этот ли крот. Контора имела свои интересы по всему миру, но в последнее время начальник Дымова и Рязанцева, генерал Дорохов, много говорил о Юго-Восточной Азии как о новом богатом и развивающемся регионе, куда было бы не вредно усиленно «потянуть лапы», чтобы укрепить там влияние. .

Чуть позже своего отпускного романа Иван всеми правдами и неправдами нигде не мог найти Надежду, заподозрил её даже тоже в причастности к какой-нибудь нетривиальной конторе, но потом всё же пришло короткое сообщение в соцсети: «Я познакомилась с китайцем, богатый, зовут Ли Шэминь», – вполне в слегка восторженном и не очень связном стиле Надежды. Иван не удержался от поиска в интернете, и вышло, что Ли Шэминь с фото (мужчина средних лет с книжкой Плавучие Города в руке) это полу-китаец, полу-белый, по профессии архитектор, и действительно очень зажиточный. «Ох уж эта Надя, всё бы ей богатого», – с тоской вздохнул Иван и отправил ей в ответ: «Ты счастлива?» – «Да.» – «Ну, будь», – и постарался выбросить Надежду из головы, как раз глубоко закопался в материалы по Такеши.