– Я тебя долго не задержу. Погуляем часа два, три. У тебя же один выходной, отдыхать нужно.

– Ну что ты, Ира. Все отлично. Я сейчас отдыхаю. Вот здесь в Соборе долго не было ремонта. А недавно все отремонтировали.

Обогнув Свято-Троицкий Собор, мы оказались на берегу реки Монастырки на Никольском кладбище, и моим глазам открылся замечательный вид. Могилки, скульптуры, оградки, старинные плиты. Кое-где ходили люди. Чудный апрельский фон для нашей встречи. Как он угадал.

– Это мой сюрприз.

– Молодец. Здорово!

Не веря воскресенья чуду,

На кладбище гуляли мы.

Ты знаешь, мне земля повсюду

Напоминает те холмы.

– Откуда это?

– Ты что не знаешь? Это Мандельштам. Прекрасный стих, посвященный Марине Цветаевой. Здесь есть несколько скамеек. Вон та занята.

– А мы можем сесть на этом круглом пне.

– Вполне, вполне… Рядом с этой старинной могилкой без оградки. Одна плита.

– Кто здесь похоронен?

– Кирилл Михайлович Величковский, воспитанник 3-й гимназии, ученик пятого класса. Родился в 1904-м году. Умер в 1915, – прочитал Вадим.

– О, какая старина! Приятная компания.

Я устроилась на пне. Мой друг присел на корточки напротив над похороненным гимназистом. Достал сигарету, закурил. За деревьями у церкви на скамеечке невдалеке сидели две старушки. И я подумала, что мы можем перебраться туда, когда они уйдут. Время еще есть. И так много нужно друг другу сказать. Но с чего начать?

– Помнишь, как мы сидели с тобой на стадионе? Ты держал в руках только что вышедшею твою книгу «Калаус».

– Да, помню.

Вадим выпрямился в полный рост, и тут я почувствовала опять его истинный образ. Он стал тем «божественным мальчиком». Синоним Марины, обращенный к Осипу, вполне подходит и к нему. В «Калаусе» главный герой предстает чутким, впечатлительным юношей, попавшим в одно из замкнутых отдаленных мест со своими звериными законами и школой выживания. Для меня те места кавказских минеральных вод ассоциируются только с прекрасным, нежным и воздушным, как сияние вдалеке Эльбруса.

Но Вадим и там попал в такое место, где беспросветная работа и сложность человеческих отношений. Ад и рай существуют рядом. Они в нас самих. А скорее всего, его туда послали для освещения проблемы. Вот сейчас он встал на кладбищенской земле и спрашивает не у меня, конечно, а у небес, может быть:

– Я хочу писать, хочу общаться, а мне нужно работать, что я такого сделал в прошлых жизнях, что на мне висит этот рок?

– Карма, Вадим…

Вот у всех этих похороненных здесь была своя карма. И они отыграли свои роли. Многие родились вновь. И гимназист этот уж родился. Вероятно, не один раз. Но карму можно изменить. А все-таки хорошо. Здесь история. Вся Россия.

– Да, мне тут все знакомо, Тем более что я жил здесь.

– Где?

– Здесь на кладбище, когда приехал в Питер, в середине 80-х годов.

– А где конкретно?

Он засмеялся.

– Да вот тут, на этом месте и спал. Или вон на той скамейке, что на том берегу.

– О!!! Если бы я была твоим биографом…

– А тебе придется быть моим биографом, – сказал он тоном, не требующим возражений. – Мне год остается, наверное, для жизни, очень плохо себя чувствую, сердце болит, почки, спина. Я так завидовал Антипину, когда ты показала о нем рассказ. Думал: «Вот бы Ира так написала обо мне».

– Что ты, Вадим, настраивайся на жизнь. Тебе же еще мало лет.

– Пятьдесят. Да, для мужчины это мало.

Я вспомнила похороны Виктора Антипина, нашего общего друга. И опять свои угрызения совести.

– Почему я не произнесла речь на его похоронах? Ведь он заранее во время болезни просил меня. Стоял рядом, наверное, ждал.

– А тогда никто ничего не произносил. Очень разношерстная публика была. Приехали его питерские друзья, бывшая жена Наталья. Они как-то особняком держались.