Лишь через какое-то время, успокоившись, я внимательно изучил остальные бумаги. Мать оставила мне двести пятьдесят тысяч ливров. Эта солидная сумма делала меня вполне обеспеченным человеком. Получить эти деньги я мог в любое время, предъявив вексель на мое имя. Дарственная на землю тоже была выправлена на имя Антуана Деломи. Я, конечно, и сейчас мог получить деньги по векселю. Мой прежний паспорт был со мной. С правом на собственность выходило не так просто. До тех страшных мартовских событий прошлого года я вступил бы в права собственника и подал прошение королю, чтобы получить дворянство. Теперь же, когда над именем Деломи довлеет клеймо преступника и убийцы, этот путь закрыт. Закрыт до тех пор, пока я не верну его себе честным. Только тут до меня стала доходить причина, по которой мой единоутробный брат решился меня убить и сделать это так, чтобы тайна моего происхождения осталась нераскрытой. Понятно, какие бумаги требовал у меня Перелен. Как тут не вспомнить Библию: «Каин, где брат твой Авель?» Мерзкий оказался у меня братец. Он и никто иной подстроил убийство ростовщика и повесил его на меня. Теперь мне полностью стали ясны его мотивы! Первым моим порывом было вернуться в город, выследить брата и поступить с ним как с капитаном Пелереном. Всадить клинок ему в живот и смотреть в его стекленеющие глаза, когда он будет умирать. В том, что я его одолею, сомнений не было. Жалкий аристократишка ни разу не бывал под огнем, не рисковал своей шкурой, и в его сердце не клокотала моя ярость. Правда, если я так сделаю, то пойду наперекор воле моей покойной матери. Нет, я возможно, и скрещу с ним шпагу, но лишь в безвыходной ситуации, и не начну первым. Так я решил той ночью.

      Свечи догорели почти до конца, и рассвет незаметно прокрался в окна, прежде чем я встал с кресла, покончив с раздумьями и наметив то, что собирался сделать.

      Я проснулся около полудня, сон освежил меня, и голова стала ясной. Посему принятые после бессонной ночи решения, уже не казались мне полностью верными. Итак, я собрался как можно скорее повидать могилу матери и восстановить попранную справедливость. Однако, я не мог сделать этого сразу по двум причинам: я, как ни как, находился на службе, и без ведома графа де Кревкера такая выходка могла дорого мне обойтись. К тому же, я не представлял, каким образом смогу доказать свою невиновность в убийстве ростовщика, здесь следовало подумать, вряд ли меня встретят в городе с распростёртыми объятиями. В лице маркиза де Шартра и моего братика виконта я имел серьёзных противников. И мне пришло в голову спросить совета у графа де Кревкера. Правда, я не знал, как он отнесётся к тому, что его агент – беглый преступник и самозванец, но полагал, что не слишком удивится.

За прошедшее с моей насильственной вербовки время, у нас с графом сложились несколько необычные отношения. Я признавал его власть и терпел её безропотно. Он же поначалу относился ко мне как к перевербованному агенту, с известной долей осторожности. Возможно, будь у него время, он бы попытался привлечь меня на свою службу более изощрённым способом, не прибегая к прямой силе, но что случилось, то случилось. Однако, за прошедшие месяцы его отношение ко мне несколько изменилось. Я видел, что ему нравилось вести со мной длительные беседы. Теперь он относился ко мне, пожалуй, как к своему ученику, которого стремился поучать и наставлять. Несмотря на используемые им методы и железную хватку, де Кревкер казался мне человеком умным, знающим и по-своему честным. Добившись того, что я стал пользоваться доверием Лозинского, граф не требовал, чтобы я подслушивал и подглядывал исподтишка в замочную скважину, для этого я, по его мнению, был слишком ценен. Вместо этого я должен был либо доводить русским именно ту информацию, которую граф считал нужным им предоставить или при случае выведать у русских их секреты, коли представится возможность. Пару раз я действительно принёс пользу Франции, не нанося при этом особого вреда России. Остальное время я снабжал моего шефа ничего не значащими слухами, часть из которых выдумывал сам. Зато в посольстве я стал своим человеком, близко сошёлся с Фёдором, у которого учился русскому языку и кого по-прежнему таскал по злачным местам Парижа. К тому же, я стал настоящим экспертом по России и часто составлял бумаги для графа по тем или иным вопросам.