Снизу, освещенные светом уличного фонаря, им махали на прощание бабушка-Мышь, Крольчиха и Медведь. Чем выше поднимались Голубь с Мышкой, тем меньше становились фигурки внизу. Слеза одновременно восторга и грусти скатилась по щеке Маруси и затерялась в её усиках. Скоро город Мышкин совсем скрылся из глаз.

«Тихо, как тихо в небе!» – подумалось Марусе. И только свежий ветер шептал в уши: ши-и-и-и-и-ш-ши-и-ш-ши-и, лети-и-и-и-им…

Через поля, через леса… И вот наконец Москва! Внизу скользили бесконечные потоки автомобилей и людей. Лавируя между высоченными зданиями, Николай с Марусей пролетали совсем близко с окнами, сквозь которые можно было видеть, как разные люди и звери просыпались, делали зарядку, завтракали, спеша на учебу или работу.

Москва! У Маруси закружилась голова.

– Я вижу Кремль! Какой он древний! И сколько же у него башен? Раз, два, три…

– Двадцать! – повернув голову к Марусе, прокричал Голубь. – И все разные: маленькие и большие, круглые и квадратные!

– А как сияют на них рубиновые звёзды!

– Да, знаешь, они ещё указывают направление воздушных потоков! Как флюгер, поворачиваются туда, куда дует ветер.

– А это знаменитые куранты? Главные часы всей России! – захлопала в ладоши Мышка.

Бом-бом-бом-бом-бом-бом-бом-бом-бом! – пропел репетир[2] на Спасской башне.

Лента Москвы-реки через весь город витиевато спускалась с северо-запада на юго-восток. Вдоль Кремля, дальше вниз, к Нескучному саду.

Садовое и Бульварное кольца, словно кольца планеты Сатурн, кружились в бешеном ритме, принимая на себя и разводя по вытекающим улицам и улочкам многочисленные потоки разноцветных машин, автобусов, спешащих по тротуарам людей.

– Вот моя альма-матер[3]! – почти пропел воодушевлённый Николай и стал резко снижаться. Мышка, на несколько секунд почувствовавшая себя в невесомости, еле удержалась, чуть не сорвав с голубя бабочку.

– А-а-а-ах!

И вот наконец под ногами твёрдая почва. Поправив очки и покрепче затянув ремешок на сумочке, Маруся огляделась вокруг.

Они оказались в сквере, с трёх сторон зажатом большим зданием жёлтого цвета. Напротив главного входа на высоком мраморном постаменте сидел в медном кресле медный человек, опираясь одной рукой о пюпитр, а другую вдохновенно отведя в сторону.

– Московская консерватория! – торжественно продекламировал Николай. – Под сенью сих дерев учился я когда-то! – заговорил он почти что стихами. – А это многоуважаемый Петр Ильич Чайковский – один из величайших композиторов мира!

И с этими словами, потянув Мышку за лапку, поспешил к памятнику.

На плечах маэстро, на коленях, под ногами толпились голуби – сизые, белые, коричневые. Все они шумно ворковали. Шёл ежегодный Всеголубиный конгресс музыкальных теоретиков.

– Ах, мы опоздали, – занервничал Николай. – Выступления назначены на девять, а уже половина десятого!

На голове памятника важно разгуливал солидного размера голубь. Весь серый, с белой манишкой. Под крылом у него был зажат портфель с важными документами: протоколом заседаний, списком выступлений и так далее. Это был председатель. Он заканчивал свою речь.

– …Музыкальная теория – это теория музыки, музыкальные теоретики – это теоретики музыки, – многозначительно объявлял он весьма очевидные вещи. – Семь нот – это три кита[4]! – вдохновенно провозглашал выступавший. Слушатели суетились, кружились на месте и одобрительно хлопали крыльями.

Мышка плохо разбиралась в теории музыки, поэтому очень скоро ей стало довольно скучно. Она решила не терять времени и поскорее отправиться на поиски железнодорожного вокзала. Николай был слишком увлечён происходившим и позабыл о том, что собирался её проводить. Ох уж эти музыканты! Маруся вздохнула, но не стала его отвлекать.