– Если бы у нас был пёс, – начала Мишель, – он бы был ленивым и философским. Типа "зачем лаять, если можно подумать?"

– Или зевнуть. Собаки-стоики, – кивнул Райан. – А у меня было бы имя для него. Например, Аристотель.

– Я не уверена, что ты бы звал Аристотеля с улицы домой. Соседи бы посмеялись.

Они рассмеялись вместе. Так и шли – легко, рядом, касаясь плечами.

После парка – выставка. Галерея была в бывшем ангаре, где стены остались слегка обшарпанными, но внутри витал дух современного искусства. Выставка называлась «Иллюзии памяти». Мишель разглядывала коллажи и акварели, пытаясь не только понять замысел автора, но и найти что-то своё, личное, что цепляло за сердце.

– Хочешь, когда-нибудь ты здесь выставишься? – спросил Райан.

– Хочу. Но только когда пойму, зачем рисую.

Он кивнул. Не стал торопить. Просто взял её за руку, и они продолжили идти.

Они задержались у последней инсталляции – старое зеркало в раме, выкрашенной серебром, перед которым лежала пара разбитых очков. На стекле кто-то масляной краской написал:

«То, что ты помнишь, – это лишь отражение того, кем ты хочешь быть».

Мишель долго смотрела на надпись, будто пыталась её разгадать.

– Знаешь, – сказала она, не оборачиваясь, – иногда я боюсь, что память врёт. Что я придумала детство, придумала мечты, придумала даже тебя.

Райан встал рядом, взглянув в зеркало.

– Тогда я тоже выдуманный. И это… вполне меня устраивает. Главное – кем мы друг для друга в этой выдумке.

Мишель улыбнулась – тихо, не до конца. В глазах заскользил свет от старой люстры над головой.

Вечер опускался на город медленно, с тонким золотистым свечением. Они шли обратно пешком, мимо витрин, книжного магазина и ларька с мороженым. У дороги стояли уличные музыканты: парень с гитарой и девушка с виолончелью играли что-то ностальгичное, но не грустное. Мишель остановилась.

– Послушаем чуть-чуть?

Райан кивнул, и они замерли у фонаря, держась за руки. Музыка текла мягко, как вода по камням, окутывая их с ног до головы, будто на секунду время замерло, оставив только этот миг.

После – домой. Их квартира встретила теплым светом ламп, запахом мяты с балкона, чуть приоткрытого, чтобы впустить весенний воздух. Райан пошёл разбирать фотографии, а Мишель налила себе апельсиновый сок, села на подоконник и листала блокнот с эскизами. Большинство из них были незавершёнными – как будто идеи не любили быть пойманными до конца.

– Что рисуешь? – спросил Райан, не отрываясь от компьютера.

– Тень от шара. Помнишь, того, воздушного?

– Кажется, он становится всё менее сказочным.

– Может, потому что мы взрослеем?

– Или потому что сказки тоже бывают сложными.

Она снова улыбнулась, чуть грустнее. Но в тот вечер грусть была не печальной – она была уютной, почти нужной. Как чай с мёдом после долгой прогулки.

Позже, уже ближе к полуночи, комната наполнилась мягким светом от прикроватной лампы. За окном дрожали тени деревьев, и где-то вдалеке лениво проехал трамвай, оставив за собой только лёгкое дрожание стекла.

Мишель лежала на боку, уткнувшись в подушку, а Райан сидел, прислонившись к изголовью, с книгой в руках. Он читал вслух, иногда прерываясь, чтобы переосмыслить фразу.

– «…и если бы не забвение, мы бы сгорели от памяти», – произнёс он, и закрыл книгу. – Интересно, это правда?

– Возможно. Иногда забывать – это спасение.

Он посмотрел на неё. В её голосе не было драмы – скорее тихое принятие.

– Ты ведь не забывала меня, когда мы ссорились? – спросил он, мягко.

Мишель чуть улыбнулась, не открывая глаз.

– Нет. Я просто придумывала, каким ты будешь, когда всё снова станет хорошо.