– Здравствуй, мой дорогой, – приветствует дама сильным голосом, которого я никак не ожидал. – Что хорошего я могу сделать для тебя?

Я даже приоткрываю рот, блуждая взглядом по всей представленной выпечке. Каждое изделие выглядит идеально. Конечно, в Нью-Йорке бесчисленное множество пекарен, где продаются крутые кексы и всякие сладости, но я редко в них заходил. Если появлялись деньги, они шли на необходимые продукты и сигареты. Впрочем, порой, когда в конце дня после очередного шоу в Центральном парке в моей шапке оказывалось больше денег, чем обычно, я приносил Брайони её любимый шоколадный кекс с солёной карамелью из «Бутта бейкери». Понятия не имею, каков он на вкус. Я никогда его не пробовал. Всегда отдавал целиком, поскольку видел, как руки Брайони дрожали от счастья, едва только она касалась кекса губами. Но теперь я здесь ради себя. Теперь я сам стою перед выбором в царстве печёного счастья и с трудом могу определиться.

– Маффин с печеньем и кремом, – наконец решаю я. – И кофе.

– Хочешь ванили? – Пожилая продавщица наклоняется вперёд с лукавой ухмылкой. – Мой секретный ингредиент. Обещаю, тебе понравится. А если нет, я больше никогда не хочу тебя здесь видеть.

Я смеюсь.

– Хорошо, с ванилью. Я ни за что не подам вида, если мне не понравится.

– Так и посоветую поступить.

Она кладёт маффин на старомодную фарфоровую тарелку, а сверху, ясное дело, розовый цветочек. Ждёт, пока кофе нальётся в такую же старомодную чашку, а затем добавляет щепотку молотой ванили из старинного аптечного пузырька. Когда женщина вручает мне поднос, меня внезапно осеняет мысль о том, насколько безумна эта ситуация. Люди смотрят на меня и ничего не понимают. По-моему, нахождение испорченного улицей типа в столь милой пекарне с ещё более милыми цветочками и миссис Даутфайр в качестве продавщицы – это полнейший сюр. Как будто широкоплечий байкер, весь в коже и с татуировками, слезает со своего «Харлей Дэвидсона» и присоединяется к чаепитию Бриджертонов. Это как столкновение двух совершенно разных миров. Миров, которые абсолютно не гармонируют друг с другом. Светлого и тёмного. Однако я остаюсь, и к чёрту «Харлей», потому что мне до безумия хочется стать частью этого чаепития.

– Спасибо.

Приблизившись к одному из изящных круглых столиков, я опускаю на него поднос и сажусь. Как только я надкусываю маффин, входная дверь распахивается, заставляя зазвенеть подвешенный над ней колокольчик. Подняв глаза, я узнаю Арию, девушку, с которой познакомился на городском собрании. Она пришла в сопровождении своего друга Уайетта.

– Патрисия! – кричит Ария, а старушка делает вид, будто спасается бегством.

От холода щёки Арии покраснели. Рассмеявшись, она упругой походкой направляется к стойке и заводит оживлённый разговор с Патрисией.

Уайетт стоит с ней до тех пор, пока не замечает меня. А после с ухмылкой отталкивается от прилавка, подходит и садится рядом со мной.

– Оскар, как дела, чувак? – Он снимает кепку «Адидас» и кладёт её рядом с моим подносом. – Всё хорошо? Ты уже освоился?

– Пожалуй, да.

Я отхлёбываю ванильный кофе. Патрисия оказалась права: мне нравится. Поймав её буравящий взгляд, я поднимаю большой палец. Довольная, она снова поворачивается к бурно жестикулирующей Арии.

– Это не сравнить с Нью-Йорком. Здесь другое настроение. Жизнь замедляется. Больше замечаешь.

Уайетт кивает.

– Я несколько раз ездил в Нью-Йорк. Играли против «Рейнджерс». Город бурлит, но для меня слишком сильное оживление на улицах. Все куда-то спешат, никто не живёт моментом. Так мне показалось.

– «Рейнджерс»? – Я приподнимаю брови. – Чёрт, да ты хоккеист?