Его слова разбивают моё сердце и буквально лишают воздуха.

– Но я такая, папа. В этом моя сущность.

– Тогда измени свою сущность. Она действует мне на нервы.

Такое ощущение, словно Ансгар с размаху лягнул меня в грудь. Я невольно потираю её, ожидая почувствовать боль от прикосновения. Но она исходит изнутри. Прикусив нижнюю губу, чтобы скрыть, как дрожит подбородок, я медленно киваю.

Отец не обращает на меня внимания, и тогда я хватаю пульт и выключаю телевизор. Он продолжает таращиться на чёрный экран, в котором теперь отражается. Интересно, видит ли он то же, что вижу я? Осознаёт ли, насколько сильно меня подводит? Какую причиняет мне боль? Наверное, нет, потому что он не в силах даже смотреть на меня.

– Это ещё не конец, – шепчу я, но в полной тишине это звучит так, будто кричу. Отзвук моих слов теряется в едва уловимом потрескивании телевизора, работающего над разрядкой статического электричества. – Я могла бы вернуться в Брекенридж.

– Так ты никогда не продвинешься дальше. – Его голос звучит гнусаво. Неужели подхватил насморк? – Ты хочешь вечно топтаться на месте? Мы оба знаем, насколько ты амбициозна. Это не тот вариант, который тебе следовало бы рассматривать.

Я дёргаю за нить, которая торчит из вельветового дивана.

– Тогда можно попробовать в другом месте. Я могла бы поехать куда-то ещё и возвращаться домой. Гленвуд-Спрингс имеет безупречную репутацию. Если я…

– У нас нет на это денег, Гвендолин! – Отец бросает обкусанную корку обратно в коробку и резко встаёт, отчего шерстяное одеяло сползает на пол, и я замечаю, что на нём носки разного цвета. Один так вообще с дырой на большом пальце. – Испытательный срок влетит в копейку. Но тебя, конечно, такое не беспокоит. В конце концов, это мы отдали деньги, а не ты. Мы пихали все деньги, что у нас имелись, тебе разве что не в задницу, а ты никогда даже не задумывалась о том, насколько тяжело зарабатывать эти деньги!

У меня перехватывает дыхание.

– Папа! Это не так!

Игнорируя мой возглас, он лишь сильнее повышает голос:

– И теперь ты облажалась, пустила наши деньги на ветер. Но ничего страшного, ты считаешь, что всё не так уж и плохо. Найду себе что-нибудь другое, и пусть родители снова раскошелятся. Неужели ты думаешь, будто мы берём деньги из воздуха?

Я вздрагиваю от столь резких слов. Каждое из них подобно безжалостному удару тупым ножом, который снова и снова обрушивается на меня. Впрочем, боль, которую они причиняют, никого не волнует. Главное – пустить кровь.

А между тем отец продолжает, как будто ничего не замечая:

– Мы с твоей мамой всегда за всё платили. Мы не можем больше отдавать свои сбережения.

Чувствую себя оглушённой. Огонь в камине потрескивает, но не греет меня. Внутри не остаётся ничего, кроме пронзительного холода, разрывающего мои лёгкие. В глазах рябит, и я моргаю, буквально выдавливая из себя:

– Мы могли бы снять с моего счёта. – Эта мысль преследует меня уже несколько дней. Это последняя возможность, которая у меня осталась. Последняя капля надежды, которую я пытаюсь поймать, прежде чем она растворится и исчезнет в небытие. – Я отказываюсь от денег на колледж.

Отец раздражённо цокает и морщит лицо, как будто я всего лишь маленький ребёнок с фантастическими предложениями.

– Твой счёт пуст, Гвен. Там больше нечего брать.

Моё сердце на миг останавливается.

– Что? Пуст?

– Да. На нём больше ничего нет. Семь долларов или что-то типа того. – Отец смеётся, как будто это смешно. – Можешь взять, если хочешь.

От шока у меня покалывает в кончиках пальцев.

Порыв ветра швыряет тяжёлую снежную массу нам в окно. Глухой звук, подобно оплеухе, приводит меня в чувство. Я подскакиваю к отцу, который сейчас больше похож на бомжа, но всё равно сидит на диване и думает, будто он самый крутой. В этот момент я его ненавижу.