– Пожалуй, пойду наверх, – я откладываю вилку. – Ты будешь спать на диване?

– Что? – он отрывается от телефона с недовольным лицом.

– Спальня одна, вторая занята мебелью, – напоминаю я. – Ты будешь спать внизу или на диване лечь мне?

Я думала, он хоть на секунду заинтересуется тем, что я говорю.

– Мне все равно, – Андрей вновь возвращается к чтению, а я тяжело встаю и вместе со свечой иду наверх.

Ступать стараюсь осторожно: свеча дает лишь маленький круг света, который скользит по ступенькам. Их еле видно. Я ложусь в постель, надеясь, что живот пройдет. Окно открыто, с ночных полей веет вечерней прохладой, и я укрываюсь покрывалом. Мне холодно и страшно, но Андрея это ни капли не интересует, а больше здесь никого нет.

Хочу позвонить маме, но решаю не беспокоить, подсчитав часовые пояса.

Зря я сюда приехала.

Днем было солнечно, а сейчас настроения нет, и я ежусь от холода. Вдалеке раздается вой – то ли волка, то ли пса, и становится совсем не по себе.

Андрей не догадается прийти и меня успокоить. Он и не обязан. Своим молчанием и мрачным видом он наказывает меня, напоминая, что ребенок не от него.

Зачем позвал меня назад, да еще платит за маму?

Чтобы побольше боли мне причинить? Сделать жизнь невыносимой за то, что от него ушла?

Я начинаю тихо плакать. Холодно даже под покрывалом, но встать и поискать одеяло не могу, живот становится каменным, чего давно не было. Через несколько минут все проходит, но остается страх. Будь я дома, даже особо внимания на этом не заострила бы, но здесь, в глуши, становится страшно за ребенка.

И даже попросить о помощи некого.

До Андрея не докричишься – ни в прямом, ни в переносном смысле.

Через несколько минут меня отпускает. Я засыпаю, но просыпаюсь от холода и боли. Кругом черная темнота: в окно светят только звезды, а свечи я задула, и спичек здесь нет.

Забыв про гордость и страх, я зову:

– Андрей!

Тихо.

Я спускаю ноги на пол, морщась. Живот начинает болеть сильнее. Несколько минут я пережидаю, надеясь на улучшения, но его не случается и становится по-настоящему страшно. А если это преждевременные роды?

– Андрей!

Я приоткрываю дверь, меня бьет дрожь от сквозняка. Передвигаться по темному дому страшно: скрипят половицы и ничего не видно. Я не решаюсь спуститься по лестнице.

– Андрей, – в третий раз зову я.

Делаю неуверенный шаг вперед, но под ногой вдруг оказывается ступенька и я едва успеваю уцепиться за перила. Меня прошибает горячий пот. Я не ожидала, что уже у лестницы, и едва не упала. Я грузно оседаю на ступени, таращась в темноту. Я боюсь спускаться наощупь, и боюсь возвращаться – лестница крутая, и я полностью потеряла ориентацию.

Звать снова не получается: от страха живот охватывает кольцом боли, и он становится каменным.

Боже мой, боже мой, только не это…

Пусть это будет просто страх.

– Андрей… – в последний раз шепчу я, и замолкаю от боли.

8. Глава 7

– Лада?

Внизу разгорается огонек свечи.

У подножия лестницы стоит Андрей, сонно смотрит, как я сижу на ступеньке в одном покрывале с кровати, и судорожно цепляюсь за перила.

– Лада, что случилось? Ты что, упала? – в голосе тревога.

Я морщусь:

– Нет… Андрей, у меня живот болит, – меня прорывает, и я сбрасываю маску невозмутимости. – Уже несколько часов, с самого ужина… Андрей, мне кажется, что-то не так!

Он сонно протирает лицо ладонью:

– Ты уверена?

Вижу, он не знает, что делать. И не хочет суетиться.

– Да…

– Ладно, – Андрей оглядывается. – Сможешь одеться? Я вызову скорую. Хотя нет, постой, пока они приедут... Сам отвезу.

Догадавшись, что я не встану сама, он помогает подняться, отводит в комнату и там оставляет одну.