– Понятно, – хмурится Костя.

– Или едут в Москву, чтобы деньги на жильё в своём городе заработать. А там им: «Понаехали!». От счастливой жизни, что ли, понаехали?

– Д-а-а… Паноптикум… – Костик сочувственно смотрит на меня.

– Да ладно тебе, я не жалуюсь… – успеваю отмахнуться я, прежде чем замечаю прямо по ходу глубокую выбоину в асфальте, заполненную до краёв грязной дождевой водой. – На дорогу смотри!

Обогнуть выбоину Костя не успевает. Колесо попадает прямо в неё. Матерясь и строя страшные рожи, Костик давит на газ, заставляя машину выбраться из капкана. Ей это удаётся не сразу. Рядом с нами останавливается пара автомобилей, их водители сочувственно смотрят на манипуляции Константина. Он раскачивает машину взад-вперёд. Под нажимом вращающегося колеса края выбоины крошатся, словно их обрабатывают «болгаркой». Асфальтовая крошка разлетается во все стороны. Наконец, раздаётся леденящий душу металлический скрежет и наш несчастный «Форд» вырывается из дорожного плена.

– Твою дивизию… – выдыхает Костя.

Обречённо-медленно он выбирается из машины, заглядывает под неё, исчезая из поля моего зрения. Через несколько секунд появляется заметно повеселевший.

– Обошлось! – сообщает, смахивая с коленей и локтей комочки грязи. – Теперь верю, что не в Москве… – добавляет, садясь за руль. – И как вы здесь ездите?

– Наши водители географию городских ям наизусть знают. Кстати, нам ещё повезло. Гляди, – я указываю на чёрные пятна, выделяющиеся на общем фоне дороги, – кое-какие ямки замазали. Может, и другие замажут.

– Замажут, – соглашается Костя. – Будь уверен. У них же скоро выборы! Те самые дороги, той самой России…

– Замажут, – вторю я. – До весны продержится, и опять яма на яме.

– В самый раз, выборы как раз пройдут и жди следующих. Ладно, куда дальше рулить?

– Прямо, потом по кольцу на мост. За мостом я тебе магазин покажу, притормозишь, затаримся, чтобы потом не мотаться.

…В магазине мы набираем крупу, макароны, тушенку, хлеб, сухари, соль перец и сахар. Набиваем ими тележку на колёсиках и катим к кассе. Там застаём очередь в три человека: мужчина лет около пятидесяти, молодой парень и женщина бальзаковского возраста. Мы пристраиваемся к хвосту очереди и терпеливо ожидаем, пока кассирша всех рассчитает. Мужчина выставляет на ленту транспортёра поллитровку водки, парень – полторашку пива. Они проходят через кассу быстро. Женщина извлекает из пластмассовой корзинки бутылку растительного масла, коробку с куриными яйцами, кусочек сыра, треть палки колбасы и две тушки камбалы в целлофановой упаковке.

– Триста двадцать рублей, – объявляет кассирша, проворно отщелкав пальцами по кнопкам кассового аппарата.

Это объявление вызывает смятение на лице женщины.

– Сколько? – переспрашивает она растерянно.

– Триста двадцать, – повторяет кассирша – убелённая сединами тучная дама.

– Но четыре дня назад было двести сорок… – произносит женщина, взглянув на меня, как бы в поисках поддержки. Я отвожу глаза.

– Теперь триста двадцать, – твердо поизносит кассирша.

Женщина безропотно отсчитывает купюры, складывает продукты в пакет и направляется к выходу.

– Молчите? – зло спрашивает кассирша, смерив взглядом нас с Костей. – Молчите… Значит нравится… Значит и дальше дорожать будет… и дальше над нами будут издеваться…

– А вы бы, мать, не продавали по этим ценам, – предлагает Костя, хитро прищурившись. – Отказались бы.

– А, может лучше, что бы ты, сынок, не покупал, а? – серьёзно спрашивает кассирша. – Ты не купишь, он не купит, – кивает на меня, – она откажется, – машет рукой в сторону двери, из которой только что вышла покупательница, – другие поддержат, может, они и одумаются?