И это доброе умиление вселяло надежду в нас обоих.

Меня поселили в общежитие в Новых Черёмушках. Отец уехал в деревню, вручив мне пятьсот дореформенных рублей. Ещё тысячу дал тёте Клаве и наказал выдавать мне их по частям по мере расходования моих денег, чтобы осталось на обратную дорогу.

А через два дня на три дня тётя Клава уехала к родственникам в Белоомут, посчитав, что пятисот рублей мне хватит по меньшей мере на неделю.

Но какое вкусное было в Москве мороженое! На каждом углу – пломбир, эскимо, что-то невероятное в хрустящих вафельных кулёчках, только что изготовленное в ГУМе и ЦУМе.

Я мороженое впервые попробовал в 16 лет. Его привезли из Рогачёва на кирмаш (церковная ярмарка) в Петров день. Вкуснотища необыкновенная, но московское мороженое – это нечто! Словом, в день – а в Москве тем летом стояла необыкновенная жара – я съедал по полтора килограмма холодной вкуснятины, и мои пятьсот рублей исчезли в три дня, остались лишь крохи на метро и трамвай. А моя дражайшая тётя не появилась ни через три дня, ни через неделю. Каждый вечер я приезжал на Плющиху голодный, и соседи по коммуналке этого не могли не заметить. В канун письменного по математике они предложили мне тарелку ароматнейшего грибного супа и краюху хлеба. С благодарностью я ушёл с ним в комнату, и только поднёс ложку ко рту, как вспомнил, что москвичи, по дошедшим до меня слухам, грибов не знают. А это значит, что супом можно запросто отравиться и пропустить экзамен. И надо будет побитой собакой возвращаться в деревню на радость местным недоброжелателям, которые давно наслышаны о моих наполеоновских планах. Нет уж, извините!

Съев хлеб, я тайком от соседей слил суп в туалет и, ещё раз поблагодарив соседей, уехал в свои Черёмушки.

Запнулся я лишь на одной из шести задач на письменной математике. Верный своей привычке решать двумя способами, на черновике я вдруг получил… разный результат. Заволновавшись, повторил решения – всё те же цифры. Время шло, я же всё сомневался, какое решение предложить. Экзаменующиеся во избежание списывания сидели за столами по одному. Впереди меня сидела девушка в очках, с длинной и толстой косой, как потом выяснилось – Майя Ковалёва из Костромы. Я видел, что она уже готовится сдать работы. Из деревни, но я всё же каким-то образом сумел довести до неё свой шёпот: какой ответ у четвёртой задачи? Она написала правильный на листе бумаги, положив его сбоку от себя, в поле моего зрения.

Вечером опять приехал на Плющиху: тёти не было. Внимательные соседи посочувствовали мне, а потом совершенно резонно предположили, что отцовские деньги тётя с собой не увезла, и они где-то в комнате. Искали мы вместе, обшарив все углы и закоулки, переворошив белье в шкафу. Безрезультатно.

В полном смятении я опёрся на стол в середине комнаты. И вдруг почувствовал, что столешница отходит. Приподняв скатерть, увидел: она состоит как бы из двух. Сдвинув верхнюю, обнаружил под ней тайник, а в нём отцовский конверт. Конечно же, первым делом купил сахарный кулёк с мороженым – надо же отметить успех на экзамене, в чём я не сомневался.

Тётя пробыла в гостях девять дней, неделю пролежала с температурой. И устроила мне жуткий нагоняй за то, что показал тайник соседям. Они, оказывается, ненавидят её и способны на любую пакость, и уже не раз доносили в органы про её нелегальные заработки шитьём. А однажды насыпали какой-то горькой соли в её суп на общей кухне.

Не реабилитировало меня и зачисление на географический факультет МГУ, о чём я с затаенным ликованием сообщил тёте Клаве несколько дней спустя.