В школе было проще. Там сразу сложилось несколько групп по интересам и увлечениям. В двух я был достаточно заметным: среди книгочеев и среди знатоков математики. В моём классе было по крайней мере четверо любителей чтения, в параллельном – тоже. Если к кому-то из нас каким-то путём попадала любопытная книга, из нашего круга она уходила только прочитанная всеми. Если её нужно было быстро вернуть, манкировали уроками, читали ночами – при свете керосиновой лампы или электрического фонарика под одеялом. Так много и безмятежно, как в школьные годы в деревне, я не читал никогда.

Однажды на уроке «Сталинской Конституции» в седьмом классе учительница застигла меня за чтением фривольного «Декамерона» Джованни Боккаччо: подпольный томик мне дали лишь на день. Книгу учительница, к моему ужасу, отобрала, а после урока повела в кабинет директора:

– Вот, полюбуйтесь, Лука Романович, что читает ваш сын на уроке «Сталинской Конституции»!

Дело было в 1953 году, Сталин был жив! Только теперь осознаю, что выплыви эта история из стен школы, у отца могли быть серьёзные неприятности. Родители тогда за детей отвечали.

Но отца в школе любили, и доносов он не боялся. Взяв «Декамерон» из рук учительницы, положил в ящик письменного стола.

– Хорошо, что вы это заметили, Валентина Михайловна! Спасибо вам! А с тобой дома поговорим! – он сказал мне это таким тоном, что учительница сочла нужным за меня вступиться:

– Вообще-то материал он знает на пятёрку. А читать под партой больше не будет, правда ведь?

Надо ли говорить, что отца из школы я ждал с чувством глубокого отчаяния. Ладно, книгу не дочитал, но ведь вечером её надо возвратить. Не знаю, читал ли отец «Декамерон», но книгу он принёс домой и сразу же отдал мне.

– Возьми, можешь дочитать. Книги для того и издаются, чтобы их читали. Но учти, если ещё раз мне скажут, что на уроке читаешь постороннюю литературу – мало не покажется.

А потом сказал маме:

– Не загружай его ничем! – и ко мне: – Книгу-то, небось, утром отдать надо?

– Через три часа Валерик Парахневич заберёт, ему на ночь дали!

Подростком, а затем и юношей я был очень невезучим в играх. Кое-как ещё справлялся в игре в «матки» (очень упрощённая разновидность американского бейсбола) и в городки. А вот в хоккее, в который азартно бились на скованной льдом реке самодельными клюшками и шайбами, на самодельных коньках, прикрученных к валенкам верёвками, и в футболе – поначалу из-за отсутствия настоящего мяча играли любым – резиновым, волейбольным, а то и тряпичным – был просто провальным. Перепробовали меня и в качестве защитника, и в качестве нападающего, был я и вратарём. Тоже никудышным. Кто-то дал мне и кличку подходящую – «Беда», больно бившую по самолюбию. А я очень старался, так как отличная учёба в школе славы среди деревенских мальчишек не приносила, скорее даже наоборот. А значит, и друзей среди моих сверстников, деревенских «авторитетов», не было, и девчонки смотрели как бы сквозь меня, из-за чего, помнится, очень переживал. Но чем больше старался отличиться с мячом или шайбой, тем хуже у меня получалось.

Было двое ребят, двое друзей в Поболово, которым я очень завидовал: мой сосед, четвёртый или пятый ребенок плодовитого сапожника Алексея по кличке Кривой – Ваня Толкачёв, классом старше меня, и Федя Иванов, сын переселенцев с Украины, классом моложе. Оба переростки, второгодники. И оба классно играли в футбол, их даже взяли в команду совхоза, сразу запасными, а потом ввели и в основной состав. Очень я им завидовал! Не столько мастерству, сколько тому, что к нему прилагалось – поездкам в район на соревнования, умению весомо разговаривать, по-взрослому курить и держать пивную кружку, подчёркнуто независимой и снисходительной манере вести себя с девушками, с которыми, казалось, у них всё было или, по крайней мере, могло быть сегодня же вечером. Более того, Иван, поговаривали, всерьёз ухаживал за школьной пионервожатой, присланной к нам из района. Хотя я был готов пожертвовать всеми своими пятёрками, чтобы стать с ними запанибрата, подружиться мне с этими хлопцами не удавалось, несмотря на то, что Иван был моим соседом. Как ни странно, помог мне тот самый день рождения, после которого мама отпаивала меня рассолом.