– Да ты сегодня поэт, – еле слышно прокомментировал Майк.

– Вряд ли. Поэзия остается для меня terra incognita. А вот математика вполне реальна и осязаема. Просто я хочу от жизни то, что она не способна мне дать! – он стал плавно жестикулировать и вздохнул максимально театрально. – Мне нужно вдохновение. Какое-то потрясение, приятное событие, которое вытащит меня из моей тусклой конуры… Иногда даже я устаю быть циничным.

– Дружок, скажи проще: тебе нужна девка и отдых. Пустился бы куда на моря полежать на пляже. Найди себе уже какую-нибудь красотку, которая будет о тебе заботиться. Уж ты-то это можешь, – Фил отхлебнул пивной пены и уставился на Пита покровительственно, с видом мудрого и бывалого человека.

– Ну, жениться я точно не планирую. Затея бессмысленная. Вот, кстати, бывшая жена звонила на прошлой неделе. Эта курва допилась до чертиков и стала донимать меня своими соплями в час ночи. Господи, а ведь когда я делал ей предложение, мне казалось, что она имеет хотя бы зачаток мозга и самоуважения. Мне попадаются не те женщины: слишком суетные, простые, постоянно требуют внимания, не давая ничего взамен, кроме тела. Может быть, мне нужна муза. Но это из разряда платонических отношений. Где та девочка, которую, по крайней мере, можно научить быть осознанной? Как там Оскар Уайльд говорил? «Женщины – это торжество материи над духом». Как-то так. И я с ним согласен, – сегодня Питер был красноречив. Ему был не чужд пафос, он без какого-либо тайного умысла картинно запрокидывал голову, часто размахивал руками и трагично поднимал краешки бровей, как будто он играл Гамлета перед Его Величеством.

– Какой ты сложный, – заявил Майк, поправив очки и пожав тщедушными плечами.

– Да уж посложнее вас, мои невежественные братишки. Но я же в этом не виноват. Между прочим, интеллект – это тяжелое бремя, – горько произнес Питер и осушил полбокала от переизбытка эмоций. – Я и не ожидаю, что меня кто-то поймет. Я привык быть одиноким.

– А знаешь, что? Заведи себе змею. Или паука, птицееда какого-нибудь, – Фил наклонился к нему через стол, улыбнувшись во все двадцать зубов.

– Это ты к чему вообще?

– Ну, животных ты не жалуешь. А рептилии или насекомые, мне кажется, вполне подходят твоему характеру. Ты же хладнокровный говнюк.

– Ты кретин, но я сочту это за комплимент, – Питер хмыкнул и откинулся на спинку стула. – Ненавижу змей. И почему именно их человек выбрал в качестве символа грехопадения? На Земле хватает тварей. Я безразличен ко всем животным. Они живут своей жизнью, а я – своей, на вершине пищевой цепочки, являясь животным только по утрам, когда просыпаюсь и бреду справлять нужду в сортир, движимый инстинктами. После завтрака, оправившись от пробуждения, я – существо высшего порядка.

– Тьфу ты, тебе только с дьяволом жить, – махнул рукой друг.

– С ним-то уж было бы о чем поговорить, а не о футболе.

– Назло тебе, мой милый, чтобы довести тебя до ручки и отправить в ад, он бы изучил результаты последней премьер-лиги, – снова отпарировал Фил.

– Да иди ты! – наконец-то Питер расслабился и засмеялся. Вечер начинал ему нравиться. Музыка была приятной, из колонок лились the Smiths, пиво было на редкость вкусным и ароматным, а не скисшим старым пойлом, которым их тут потчевали в последний раз.

Они болтали примерно час, выпили по две пинты, кроме Майка, цедившего свои несчастные триста грамм пива. Люди прибывали в паб, Питер разглядывал их, как калейдоскоп, и ему они даже были по душе. Он не различал лиц, не вслушивался в голоса, но сумеречное помещение и скользящие вокруг тени заставляли его переживать почти мистический опыт. В такие моменты к нему приходили идеи, но сегодня он не был погружен в себя, он был полностью прозрачен и легок, как пустая куколка бабочки. Может быть, он был той бабочкой, которую не мог поймать. Интуитивно он догадывался, что он – это и есть идея, мысль, что все самое важное происходит не извне, а в нем самом. И как было сладко оттого, что впервые за долгое время в нем ничего, абсолютно ничего не происходило.