«Снежную королеву» помню. Сказка, по-моему. Девочка ходила к мальчику, который каким-то образом оказался во дворце Снежной Королевы. Это Пушкин написал? Вроде бы нет. Пушкин бы назвал именем девочки. А тут «Снежная королева»! Откуда я взял, что Пушкин бы так не назвал? У Пушкина тоже что-то было такое, где девушка отправилась тоже к какой-то королеве (или императрице?), чтобы вызволить своего возлюбленного. Что-то такое в школе читали. Только это была не «Снежная Королева». Что-то другое.

Вот ещё странное название: «Мастер и Маргарита». Мастер чего? Зачем ему какая-то Маргарита? Хотя, возможно, это мастер нужен Маргарите, а не она ему. Видимо, Маргарита что-то там ему заказала, возможно, он ей должен был чайник починить или что-то в этом духе, но не смог, и книга рассказывает о том, как эти двое ссорятся? Такое мог написать Пушкин? Нет, вряд ли. Пушкин должен был бы написать что-то более глобальное.

Толстый том «Мёртвые души». Это сразу нет. Даже если Пушкина и заинтересовали бы какие-то там мёртвые, он бы об этом писать не стал. Подсунул бы эту идею какому-нибудь простофиле, пусть тот и пишет. Пушкин, наверняка, писал бы о каких-нибудь живых душах. Это точно не для него.

А вот название, которое я слышал: «Робинзон Крузо». Не помню где, не помню при каких обстоятельствах, но об этом парне я слышал. По-моему, это певец. Вроде бы он ездил в тележке со своими музыкантами и всем постоянно пел. Такое мог написать Пушкин? Мог, конечно! Только Пушкин назвал бы его не Робинзоном Крузо, а как-нибудь попроще. Гриша, например, или Владимир. Возлюбленную его Олей или Машей. А у Робинзона я возлюбленной вообще не помню. О чём это говорит? О том, что это написал кто угодно, только не Пушкин.

«Евгений Онегин». Вообще не помню, что это такое.

– «Евгений Онегин», – сказал я. Старик мелко закивал, хитро улыбаясь.

– Да, конечно, – мягко сказал он. – Не сомневался в вас!

Я выдохнул. Надо будет как-нибудь взять и почитать. Хоть в общих чертах узнать, о чём там речь. Видимо, здесь это важно.

– Как видите, полное запустение, – вздохнул старик.

Казалось, вид этой пасмурной комнаты причинял ему почти что физическую боль.

– Пойдёмте наверх!

5

На этот раз мы поднялись не на второй, а на третий этаж. Лестница шла и выше. Я спросил, что там, но старик не услышал мой вопрос, а я решил не повторять.

Третий этаж привёл нас на странную площадку на крыше дома.

Первое и главное моё удивление вызвало то, что уже наступила ночь. Вдвоём мы стояли под восхитительным бархатным чёрным небом, скрипящим от вколотых серебряных звёзд. Когда я приходил на собеседование, было ещё утро.

– Не волнуйтесь, здесь всегда ночь! – спокойно сказал старик, видимо, угадывая мои размышления по этому поводу.

– Это здесь такие технологии? – спросил я. Старик посмотрел на меня так, как будто бы я сказал что-то на непонятном для него языка.

– Ага, – сказал он. – Они самые!

На небольшом прямоугольничке под звёздами располагались диван, два кресла по бокам, низенький овальный стеклянный столик. Вся мебель была плетёная, уютно утрамбованная небольшими белыми подушечками. Чуть в стороне виднелся кухонный уголок. Я ещё не знал, что там для чего предназначено, но понимал, что тут можно что-то приготовить. А ещё со всех сторон были розы. Буквально всех цветов: белые, розовые, жёлтые. Были и экзотические цвета: фиолетовые и зелёные. А возле кухонного уголка даже чёрные.

– Присядем, – сказал старик. Он сел на диван, а я подумал, что моё место в кресле. Безумно удобное!

– У Музея есть правило, – сказал старик. Я весь напрягся.

– Каким бы странным ни был посетитель, мы обязаны его принять. Когда бы этот посетитель не пришёл, мы не можем отказать в посещении. Все желающие должны попасть сюда и получить все возможности увидеть все наши экспонаты.