– Прямо вот так и спросил?

У него покраснели уши.

– Все было не совсем так, – сдался Анри. – Я сам предложил ему это.

Она грустно усмехнулась.

– Тебе не следует даже пытаться лгать, Анри. Ты этого совершенно не умеешь. Можешь сообщить своему другу, что его предложение тебя устраивает.

Легкость, с какой была одержана победа, насторожила его. Может быть, стоит развить успех и попросить собственную студию? Нет. На это она, пожалуй, не пойдет. Не захочет, чтобы он жил один. Ну ладно, у него в запасе еще целый год. А потом он начнет работать над первой картиной для Салона. Вот тогда-то у нее не будет выхода, и она сдастся.

– Ты хочешь сказать, что разрешаешь снять комнату и жить на Монмартре? – уточнил он, все еще не веря своему счастью.

Она устало кивнула:

– Да, Анри. Ты можешь жить на Монмартре.

– Спасибо, мамочка! – затараторил он. Импульсивно вскочил со стула и поцеловал ее. – О, спасибо! Я знал, что ты меня поймешь. Одно из окон той квартиры выходит во двор, а как раз напротив находится студия господина Дега. Представляешь, как здорово жить напротив самого Дега!

– А кто он такой, этот господин Дега? – равнодушно спросила Адель.

– Дега?! Ну, мамочка, это же величайший художник из ныне живущих. Ты обязательно должна увидеть «Танцовщиц». Мы с Рашу на прошлой неделе ходили на его выставку в галерею Дюран-Рюэля…

Но графиня не слушала Анри. Он покидает ее… Искусство забирает у нее сына. Он отправлялся в путешествие по жизни, такой самонадеянный и такой уверенный в себе. Все ее надежды удержать его рядом, уберечь, защитить его от жестокого мира рухнули в одночасье. Как же одиноко будет ей в этой огромной пустой квартире…

Когда Анри уснул, она тихонько проскользнула к нему в комнату. Держа лампу в высоко поднятой руке, в тысячный раз вглядывалась в его лицо. Затем взгляд медленно скользнул по очертаниям тела под одеялом. Маленький, какой же все-таки он маленький! Немногим больше того веселого, непоседливого мальчишки-школьника. Как мирно он спит! Даже случайный приступ боли, от которого в детстве его черты искажались страдальческой гримасой, не нарушает его покой. Нет, буря еще впереди. Он еще не испорчен и не развращен духом похабства, царящим на Монмартре. Застольными разговорами в кафе, видом обнаженных натурщиц. Но время неумолимо бежит вперед. Скоро он начнет искать знакомства с женщинами, к нему придет первая любовь. И вот тогда он неминуемо узнает правду о себе. И что потом? О господи, что станется с ним потом?

– Вставай, Гренье! Подъем!

Из смежной комнаты раздается жалобный стон.

– Черт возьми, ну что ты разорался? Который час?

– Пора вставать! Уже почти восемь. – Шум плещущейся воды в оловянной лохани, сопровождаемый радостным фырканьем. – Мы опоздаем к Кормону! Вставай!

– Иди к черту! И перестань греметь лоханью! Я вообще не понимаю, какого дьявола согласился сдать тебе комнату!

Картина повторялась изо дня в день, каждое утро, и это тоже казалось частью магии Монмартра. Было так здорово просыпаться каждое утро в крохотной комнатке, всю скромную обстановку которой составляли узкая железная кровать, некрашеный сосновый платяной шкаф и старенький умывальник. Как славно чувствовать себя совершенно свободным и взрослым, вырвавшимся из-под опеки Аннет, Жозефа и матери.

Теперь он как Рашу и остальные друзья живет в старом, ветхом доме на Монмартре, и никто больше не назовет его маменькиным сынком или дилетантом. На сей раз он взаправду один из них!

Он завтракал с Гренье в бистро, затем друзья отправлялись в мастерскую. Больше Анри не приходилось заранее выбираться из ландо, чтобы избежать насмешек. Не нужно было бросать друзей в самый разгар захватывающих споров, чтобы тащиться через полгорода в тихую квартиру на бульваре Малезарб, где царила ужасная скука. Жизнь стала замечательной. Он мог проводить вечера с друзьями, ходить вместе с ними в грязные, но такие притягивающие кафешантаны. А чего стоил только один невероятный цирк Фернандо, где зрители дружно жевали апельсины из Испании, с замиранием сердца наблюдая за головокружительными трюками воздушных гимнастов на трапециях, наездницами, скачущими без седла, дрессированными пуделями и клоунами! Или «Мерлитон», находившийся в сыром подвале, где над столиками всегда висело густое облако табачного дыма, пахло прокисшим пивом, но где можно было шуметь сколько угодно, хором орать патриотические песни или слушать Аристида Брюана.