Она ловко поймала брошенный телефон, положила его на асфальт и свободной левой рукой принялась тщательно обследовать одежду.

Предмет за предметом… карман за карманом… складку за складкой…

Опять стал накрапывать дождик.

На ухабистую дорогу, по которой за последние два часа не проехало ни одной машины, начинал опускаться вечер…

Высокая стройная красавица с черными волосами и с австрийским «Глоком» в правой руке не успела проверить и половину лежавшей одежды, когда словно раскаленный стальной стержень воткнулся ей в поясницу правее позвоночника. Лишь каким-то чудом не опрокинулась она на асфальт. И в тот же миг всю правую часть спины, все внутренности пронзила дикая боль.

Она коротко вскрикнула, дыхание перехватило, перед глазами встала непроницаемая пелена. Все, кроме этой страшной боли, перестало существовать.

В действительность ее вернул второй стержень, вонзившийся в спину чуть повыше первого.

Может быть, потому, что до ее ушей донесся звук выстрела, она наконец поняла, что кто-то подкрался к ней сзади и теперь ее хладнокровно расстреливает.

Надо дать подонку отпор!!!

Может быть, это был шок, и только поэтому ей удалось окончательно не потерять от боли сознание. Более того – сохранить и ясность взора, и четкость движений, и верность руки…

Может быть…

Если бы не одно из этих «может быть», то и Шалва, и его кунак остались бы живы.

Почему они при первом же выстреле не бросились наземь и не попытались откатиться по асфальту с дороги, почему хотя бы не кинулись в сторону, почему продолжали стоять вплотную друг к другу в каком-то десятке шагов от раненой девушки, объяснялось только одним:

Все-таки не профессионалы! Обычные дилетанты!

А дилетанты, которые лезут не в свое дело, обречены!!!

Первая же пуля «Глока» угодила точно в переносицу Шалве, вторая пробила низ живота его уже мертвого тела. Три следующие кучно легли в левую половину груди его кунака.

«Эти готовы, – сумев на миг вышвырнуть из сознания одурманивающую боль, подумала она. – Готова и я. Мне прострелили печень, – хладнокровно поставила она сама себе смертельный диагноз. Остались минуты. – Теперь поквитаться бы с этим стрелком, и можно с чистой совестью подыхать. Только как поквитаться? Где он?

А-а-а… Плевать… Пусть живет, сволочь… А мне бы прилечь… И поскорее потерять сознание… О, черт, как же больно… Прилечь… прилечь…»

Не выпуская из правой руки пластиковую рукоятку «Глока», она опрокинулась на длинное черное пальто, валявшееся почти под самым боком, даже нашла силы подтянуть себе под голову свитер одного из кавказцев.

Где ж ты, мерзавец, стреляющий девушкам в спины? Покажись! Дай взглянуть на тебя хоть одним глазом! Не убить… хоть посмотреть… Покажись же!.. Ну покажись…

Она уже ни на что не надеялась. Просто, наверно, забыла, что не исполнить последнее желание умирающего – грех…

Ее последнее желание неожиданно было исполнено.

Откуда он появился, она, пробитая в двух местах навылет, так и не поняла, но мерзавец вдруг оказался прямо возле нее, и первое, что зафиксировал ее уже затуманенный взор, были такое же длинное черное пальто, на каком она лежала сейчас, и опущенная стволом книзу винтовка с оптическим прицелом.

– Гнида! – ствол ткнул ее точно в одно из выходных пулевых отверстий на груди, и она выдавила из себя еле слышный стон. – Все же успела достать их. Это моя ошибка, что не сумел замочить тебя с первого выстрела…

Мерзавец, стреляющий девушкам в спины, говорил, как и его кунаки, с кавказским акцентом, но, в отличие от них, до сих пор не исковеркал ни единого слова. Впрочем, ей было на это плевать. То, что заботило ее сейчас, было куда важнее.