– Лиза у нас художница. Суриковское.

Это объясняло не только неряшливость, но и ее экзальтированность.

Но Илья привычно улыбнулся и кивнул:

– Если что, я – Илья Стариков. Гнесинка. Фортепианное отделение.

– А меня зови просто Вуди. Первый медицинский, фармфак.

– Вуди? В точку. Кто придумал?

Хмыкнув, Вуди кивнул на свою подругу, и Илья удивленно подумал, что, может, Лиза не так и глупа, как кажется. Хватило же у нее ума оценить харизму Вуди Харрельсона!

Катя резко пихнула его под столом. Илья перевел это как «не перебивай хозяина!» и послушно умолк. Выполнять ее требования почему-то было в радость. Иногда Илья просто наслаждался тем, как эта рыжая девчонка командует им, словно ей и в голову не приходит то, что думает каждый, увидев их пару: «Как же она не понимает, какой замухрышкой выглядит рядом с ним?!» Кате попросту не было до этого дела, и это восхищало Илью.

Ее неоскорбительная строгость была ему внове: в детстве тетушки-бабушки (кроме той – владелицы кота с наглой мордой) пытались баловать Илью, чтобы скрасить сиротство. И только внутренний стержень, который маленький музыкант упорно выращивал в себе сам, не позволил ему оскотиниться. Он на самом деле был тем хорошим парнем, каким казался.

– Вы же историк, Влад? – неспешно произнес Прохор Михайлович. – Вам непременно нужно зайти в этот храм. Побеседовать с настоятелем.

– Думаете, это уместно? – подала голос сидевшая между ними Полина, на которую (Илья почти сразу это заметил) Вуди то и дело бросал быстрые тревожные взгляды, так не вязавшиеся с его нахальной ухмылкой.

«А вот этого нам тут не надо», – Илья отодвинул стул, чтобы резкий звук заставил Вуди очнуться. Наблюдать, как тот пытается склеить девушку его брата, он не собирался. С Владом они были дружны чуть ли не с рождения, хотя легко не виделись месяцами и не скучали. Но оба знали, что кузен, как предпочитал выражаться Влад, первым придет на помощь, если одного из них прижмет. И этого обоим было достаточно.

Хозяин уже переключился на Полину:

– А почему нет? Эта церковь – их гордость, они будут рады рассказать ее историю. А вам, глядишь, пригодится.

– А ко мне обращайтесь на «ты», ладно? – вмешалась Катя. – А то мне кажется, что за моей спиной кто-то прячется… Это ко всем относится.

Илья подхватил:

– Я думаю, мы все между собой можем общаться на «ты». А Прохор Михайлович сам решит, как ему удобнее…

Иногда он брал на себя труд исправлять ее ляпы, ведь безапелляционность была у Кати в крови. И хотя Илья ни разу не встречался с ее отцом, тот представлялся ему этаким Скалозубом: «Хрипун, удавленник, фагот…»

Он не скрывал, что недолюбливал военных, хотя не знал ни одного близко. Объяснялось это тем, что Стариков панически боялся попасть в армию, ведь это поставило бы крест на всем, что Илья любил и к чему так упорно стремился, занимаясь часами. Знакомство его с Катиными родителями до сих пор не состоялось, но он только делал вид, будто это задевает его. На самом деле Илья сразу решил лишний раз не попадаться полковнику на глаза: не дай бог, не придется ко двору, и Скалозуб отдаст приказ, чтоб его забрили… Никакая Гнесинка не спасет!

Только на этот раз Катя не угомонилась… Знакомо склонив голову вбок и потеребив подбородок пальцем, она поинтересовалась с вызовом в голосе, от которого Илье уже стало не по себе:

– Прохор Михайлович, вам хотелось собрать у себя круг высоколобых интеллектуалов? Элиту студенчества? Типа героев «Тайной истории» Донны Тартт? – Она хмыкнула, подчеркнув, что примеры приведены с иронией. Потом выразительно развела руками. – Только это не про нас… Древнегреческий никто из нас не изучает. Кстати, персонажей Тартт я тоже не назвала бы философами, на весь гигантский роман ни одной поразившей меня мысли.