– И все-таки интересно, – император сверлил Шломо пронзительным взглядом. – Кто же все-таки рассказал вам про эту несчастную Клотильду? Ведь прошло, слава Богу, тридцать лет!

Улыбнувшись, Шломо Нахельман шутливо показал указательным пальцем на небо.

– Будет вам, – сказал император, удивляясь, что до сих пор еще не прогнал прочь этого безумного и невнятного еврея, который обращался с Богом так, словно Тот служил у него швейцаром. – В конце концов, все это могло быть просто каким-то случайным стечением обстоятельств, – неуверенно добавил он, чувствуя сам эту неуверенность и стыдясь ее. Поэтому немного помедлив, он добавил: – Давайте, лучше вернемся, пока есть время, к вашим соображениям. Прошу вас.

– Как будет угодно Вашему императорскому величеству, – сказал Шломо Нахельман, привстав и поклонившись.

– Мои соображения Ваше величество, будут просты, как дневной свет. Взгляните только на то, что Вы прекрасно знаете и без меня. Война уже близка, и чтобы увидеть это, не надо быть ни великим дипломатом, ни выдающимся стратегом. Тем более, не требуется большего ума, чтобы назвать соотношения сил, которые уже ни у кого не вызывают сомнений. Как бы ни складывалась дальше политическая ситуация, Ваше величество, очевидно, что с одной стороны в борьбу выступят Россия, Франция и Британия, а с другой Германия и Османская империя, если и не связанные пока союзническими обязательствами, то, во всяком случае, связанные долгой дружбой, взаимопониманием и поддержкой. Но есть и соображения, о которых, кажется, не задумывалась еще ни одна из сторон.

Император вдруг негромко засмеялся. Ему показалось забавным, что он сидит и рассуждает о международной политике вместе с каким-то прозорливым евреем, который вдруг свалился ему на голову и теперь собирается поделиться своими соображениями по поводу современной расстановки политических сил в Европе. – Будет смешно, – подумал он, если среди этих соображений вдруг окажется что-нибудь стоящее.…

– Продолжайте, продолжайте, – он сделал знак Нахельману не обращать никакого внимания на его смех.

– Я имею в виду следующее, – сказал Нахельман – Во-первых, это необходимость контролировать Константинополь…

– Что такое? – переспросил император. – Контролировать что?

– Константинополь, – повторил Нахельман. – Кто владеет Константинополем, владеет половиной Европы.

– Но им, кажется, владеют турки, – сказал император. – Или за время моего отсутствия что-нибудь изменилось?

– Пускай турки контролируют Константинополь и проливы, но Германская империя будет контролировать турок. Тем самым она станет контролировать и Константинополь, и все остальное, – сказал Нахельман.

– Интересно, каким образом? – спросил император.

– Самым распространенным, – сказал Нахельман, и что-то в его лице вдруг показалось императору хищным, словно у ястреба, который собирался упасть на беззащитную добычу. – Сколько, по-вашему, христиан проживает в Османской империи?

– Я затрудняюсь, – император наморщил лоб. – Но это легко узнать.

– Я думаю, что их гораздо больше миллиона, впрочем, это неважно, – сказал Нахельман. – А теперь представьте себе, что будет, если Германская империя объявит о своем покровительстве всем христианам Порты? Всем христианам, а значит – всем проживающим в империи христианским гражданам, с их имуществом, храмами, неотъемлемыми правами и прочее? Разве это не будет означать, что Германия держит в руках ключи от Османской империи, хотя внешне, кажется, не произошло ничего особенного?

– Господи, Боже мой, – воскликнул император и какая-то мысль, похоже, засветилась в его глазах. – Ничего особенного. Вы это серьезно?