– Зе из…фо..донц… – бурчал он, отчего все покатывались со смеху. Даже я улыбнулась.

– Зачем он это делает? – обернулась я к Денису, который сидел, и смотрел на Кирилла, нахмурившись, – Он не знает язык?

– Кир, как всегда, кривляется, не обращай внимания, – обернулся Денис ко мне и улыбнулся, – А ты неплохо знаешь французский.

– Да, было интересно одно время выучить его, – уклончиво произнесла я.

– Можешь сидеть со мной, Валерка пусть с Киром сидит, – разрешил мне Денис.

– Спасибо, я не понимаю, почему он меня так принял, я ему ничего плохого не сделала, – снова опечалилась я.

– Кир у нас не любит балерин, – разглядывая меня, произнес Денис.

– Почему?

– Сама спроси его, – пожал плечами Денис.

– Легко сказать, спроси.

– Так, Кирилл, хватит, садись, – не выдержала учительница, и парень вернул ей учебник и пошел на свое место, все также улыбаясь.

– Дарья, можешь продолжить? – пригласила меня к доске Светлана Игоревна.

– Да, конечно, – начала подниматься я и ойкнула, чуть не сняв скальп с головы. Осторожно повернула голову и волосы оказались на свободе, но уже без заколки. Я посмотрела на Высотина и пошла к доске, а тот сидел, вертел на пальце заколку в виде серебристой бабочки в своей руке, только у нее пропали изящные крылышки.

(1)Bonjour, oui je parle français – здравствуйте, да, я говорю на французском.

Эта балерина села спереди, и ее толстая коса белой змеей легла прямо напротив меня, так и вынуждая что-нибудь с ней сделать. Я смотрел на эту косу с пушистым кончиком и представлял, как беру ножницы и отстригаю, кромсая концы. Почему меня так взволновала эта коса, я не понял, да и не было возможности. Меня пригласили к доске, нашли кого, я за лето все слова забыл, а точнее и не вспоминал даже. Покривлялся конечно, ради того, чтобы потянуть время да и просто так.

Потом вернулся за парту и руки сами собой потянулись к этой косе. Схватили ее, сжав в кулаке вместе с заколкой, отчего внутри кулака что-то хрустнуло. Тут девчонка встала, и тут же села, охнув, а в не успел сразу выпустить этот тугой пучок волос из руки, разжал кулак. Откуда посыпались запчасти серебристой бабочки. Черт, сломал. Снова сжал и замотал резинкой, на которой осталось лишь тело несчастного насекомого без изящных крылышек. Заколка была красивая, и я не хотел ее ломать, но получилось машинально, когда коса стала выскальзывать из моих рук.

Девчонка что-то говорила у доски, а я смотрел на нее, вспоминая свою мать. Когда-то она тоже была такая красивая, хрупкая, изящная и ноги так ставила, словно в стойку у станка, чуть в стороны. Я часто наблюдал за матерью, когда она, бывало, тренировалась дома, и сидел, замерев в углу комнаты. Мама мне казалась волшебной феей из сказки, особенно когда выступала на сцене в белоснежном воздушном наряде. Тогда все это казалось таким нереальным, красивым.

Я разжал кулак, осматривая мелкие осколки бабочки, и снова посмотрел на новенькую, что отвечала у доски. Вот что бывает с, такими как она, мелкие осколки сломанной балерины. Сунул руку в карман брюк и разжал там кулак, зачем мне нужно это крошево я не мог понять, но хотелось сохранить эту былую красоту пусть и в сломанном виде.

Звонок прозвенел внезапно, и я сорвался с места, выбегая первым из класса, подхватив свою сумку. Широкими шагами пошел по коридору, направляясь к лестнице.

– Кир. Стой, ты куда? – догнал меня Денис.

– Ухожу, – буркнул я, чуть замедляя шаг.

– Но у нас еще четыре урока, – дернул меня за рукав водолазки Денис.

– Слушай ты, если я объявил новенькую парией, почему помогаешь ей? – встал я напротив друга, сердито сверля его взглядом.