От происходящих чудес в сознании Паши все перемешалось.

– Если в Париже протекает Тырница, – думал про себя Паша, – то значит, сам Париж является районным центром нашей деревни Ирицы? – Сам факт осознания этого вводил Пашу в ступор. Париж – наш! Париж – русский город! Эти слова пульсировали в сознании Паши и пропитывали каждую клеточку его виртуального тела. Он начал летать по русскому городу Парижу, словно бы он знал каждый закоулок, каждую подворотню и каждый куст. Он петлял по парижским улочкам, пролетал мимо утренних окон, в которых отражался солнечный свет и видел еще сонных парижан, неторопливо плетущихся на работу, паркующих свои малюсенькие автомобильчики или уже сидящих в кафе и пьющих утренний кофе вприкуску с хрустящей французской булочкой. И все бы хорошо: и красивые дома, и старинные мостовые Монмартра, и милые ресторанчики в центре города, и элегантная, вечно стремящаяся ввысь Эйфелева башня, и Елисейские поля, и даже недра старого парижского метро, открывшегося в 1861 году, как раз в год отмены в России крепостного права, – все это грело душу русскому человеку не меньше, чем родные рязанские просторы и стены Московского Кремля, если бы не одно НО. Как говорили эмигранты Белого движения, наводнившие Европу после большевистской революции 1917 года: «В Париже все хорошо, но лишь один минус – слишком много французов».

– Нет, ну а в самом деле, – думал про себя Паша, – почему все люди говорят на французском языке в городе, посередине которого протекает река Тырница? И почему никто не обращает на это никакого внимания?

Полетав еще немного, к Паше внезапно пришло осознание того, что ему перестает нравиться эта приторная ухоженность, правильная геометрия заборов, до неестественности идеальные кусты и даже одинаково обмотанные на шее разноцветные шарфики прохожих. Мозг Паши кипел, словно вода в чайнике.

– Нужно остыть, нужно срочно охладиться, – бормотал Паша, – где, где я тут видел единственную надпись на русском языке, начертанную на дне реки, такую родную, теплую и понятную, – спрашивал сам себя Паша.

Он взлетел выше, нашел глазами мост Александра III и, приблизившись к нему, со всего маху нырнул в холодные красные воды Тырницы почти в самом центре Парижа.

Пашу вновь охватил ледяной экстаз. Он погружался все глубже и глубже, а в его голове крутились только два слова: Париж на Тырнице, Тырница в Париже.

– Абсурд, безумие, бред, этого не может быть, – без устали твердил разум.

– Это правда, реальность, факт! – самоуверенно отвечала воля, – Париж на Тырнице – это возможно. Париж – русский город, и это не сон. Россия там, где есть хотя бы один русский человек.

Паша старался зацепиться за эту последнюю мысль.

– Я русский! И если я в Париже, значит Россия тут. Париж – русский город. Париж наш!

Паша погрузился уже на такую глубину, что у него сдавило виски. Вода вокруг казалась не просто холодной, она была ледяной. Паша открыл глаза, поднял голову вверх и увидел бездну, посмотрел вниз и обнаружил выход. «Выход там, внизу, – говорил себе Паша, – нужно плыть глубже и ничего не бояться».

И он плыл, погружаясь все глубже и глубже, туда, в пучину, подальше от Парижа, назад – к родным деревенским просторам.

В следующее мгновение вода все же вытолкнула его на поверхность с обратной стороны дна, и он вновь взмыл в бескрайнюю высоту неба. Оглянувшись по сторонам, Паша внезапно понял, что он опять совершенно удивительным образом очутился в Ирицах, на поросшем полевой травой берегу Тырницы.

Не успел он осознать этого, как все пространство вокруг него пошатнулось, словно бы кто-то дотронулся рукою до недвижной водной глади, и от прикосновения к ней все видимое отражение неба и земли поплыло. Паша пошатнулся вместе с пространством, вздрогнул и инстинктивно попытался схватиться за свисавшую над водой ветку, но она внезапно исчезла, просто растворившись в ускользающем пространстве.