До самых дверей Светиного дома они не проронили ни слова, и лишь мягкий шелест влажных деревьев да крик далеких петухов поэтично нарушали утреннюю тишину.

– Ну, вот я и дома, – сообщила Светлана.

– Спасибо тебе за прекрасный вечер, – поблагодарил Паша.

– Это тебе спасибо, это ведь ты меня на речку пригласил, – ответила Света, – ну, все, я пошла, ладно?

– Ладно, до встречи, но мы ведь еще увидимся, да?

– Конечно, увидимся, Паша, ты же на две недели приехал, да и я, скорее всего, еще две недели здесь тоже буду. В общем, у нас еще предостаточно времени.

– Да, Света, ты права, обязательно увидимся, и может быть, даже сегодня. А пока я желаю тебе спокойного сна и сказочных дневных снов. Отдыхай и набирайся сил для наших следующих встреч.

На этих словах Паша подошел к Свете, нежно обнял ее и поцеловал. Она ответила ему взаимностью, и их губы на несколько секунд слились в страстном поцелуе.

– Ну все, мне пора бежать, до встречи, Паша, до встречи, – ласково произнесла Света и бесшумно, словно кошка, направилась к двери.

Через мгновение дверь закрылась, и Паша остался один.

Он вдохнул полной грудью ароматного, деревенского воздуха, который после дождя становится особенно свежим, и неторопливо поплелся в сторону своего дома, прокручивая в голове события минувшей ночи.

– Какая все-таки странная ночь, – думал про себя Паша, – ночь полная событий, эмоций и удивительных приключений. Хотя, что в них удивительного, я же всего-навсего напился самогонки и был порядочно пьян. Да и сейчас я еще пьян, – признался сам себе Паша. – Поэтому нужно как можно скорее идти домой и срочно ложиться спать. Усталость все сильнее и сильнее валит меня с ног. Но все равно, как-то замечательно и спокойно у меня на душе, – признавался сам себе Паша, проходя вдоль тех самых покосившихся заборов, что еще вчера он так страстно ругал.

И где-то в глубине души он радовался этому чувству удовлетворенности, и ему было как-то неожиданно приятно идти сейчас в это раннее и свежее утро мимо деревянных заборов, пропитавшихся после ливня дождевой водой. Все это казалось каким-то родным, понятным и очень милым.

Дойдя до своего дома, Паша решил лечь в амбарушке. Он тихо открыл незапертую дверь, зашел внутрь, снял ботинки и прямо в джинсах, совершенно обессиленный, завалился на кровать. Безупречный швейцарский механизм его наручных механических часов показывал точную дату и время – 2 августа, 06 часов 30 минут. Через несколько секунд Паша впал в глубокий сон.

В этот раз он видел странный сон. Ему снилось, что он, абсолютно голый, молча стоял на берегу Тырницы, воды которой были красного цвета, но это почему-то его совсем не удивляло, и он, подняв голову, смотрел в небо, медленно крутившееся по часовой стрелке вокруг Земли. А в самом центре небосвода огромными буквами из облаков было высечено название деревни – «Ирицы». И это слово тоже поворачивалось одновременно с небом, только в обратном направлении, против часовой стрелки, и от этого складывалось впечатление, что это и есть центр мира, экзистенция мироздания, на которое нанизана вся Вселенная. Паша поднял руки вверх, глубоко вдохнул, затем разбежался изо всех сил и нырнул в ледяные воды Тырницы. Красные брызги разлетались по сторонам и окрашивали все кругом. Паша клином вошел в воду, устремившись в глубину речной пучины. На мгновение у него перехватило дыхание, он съежился от охватившего его ледяного безумия, словно бы он нырнул в прорубь, и инстинктивно, не доплывая до дна и выгнув спину, поплыл вверх, на воздух, туда, где можно дышать, где можно согреться. Паша плыл вверх с поднятыми руками, рассекавшими воду, он болтал ногами, чтобы хоть как-то ускорить свой подъем на поверхность, но вода не хотела заканчиваться. Он всплывал долго, до последней степени стараясь задержать дыхание, ему уже хотелось сделать вдох. Все сильнее и сильнее он хотел дышать, но вода и не думала кончаться и выпускать его из своих ледяных объятий. Так продолжалось несколько секунд, но для Паши прошла целая вечность. Но в самый последний миг этой короткой вечности, когда у него уже не было сил оставаться бездыханным, вода все-таки вытолкнула его на поверхность. И не просто вытолкнула, а вознесла, и Паша, сделав глубокий вдох и оттолкнувшись от самой кромки водной глади, полетел. Он взлетал все выше и выше, река и деревья оставались внизу под ним. От мокрого тела валил пар, кожа покраснела, и Паше стало жарко. И вдруг он внезапно понял, что может управлять своим полетом. Стоило ему подумать и сделать движение в сторону, он тотчас же летел туда. Он мог пикировать вниз головой и мгновенно взмывать вверх. Немного освоившись с правилами поведения в полете и попривыкнув, Паша сбавил скорость и медленно парил над деревней, с интересом разглядывая ее окрестности, видимые в тот момент, как на ладони, будто подробный макет местности стоял на столе перед ним, и он имел возможность разглядывать сверху каждую мелочь, то приближаясь, то вновь взмывая ввысь. С высоты он разглядел свой дом на окраине деревни, подлетел к нему, немного полетал над большим огородом, пролетел над амбарушкой, сорвал веточку черемухи, возвышающейся над ней, и удалился в сторону дома, где жила Света. Пролетая над чужими огородами, он в подробностях видел каждую мелочь крестьянских подворий – и гуляющих по огородам кур, и лающих собак, и греющихся на утреннем солнышке кошек. Неожиданно Паша заметил Михалыча, того самого тракториста, встреченного еще вчера в деревенском клубе, который в это раннее утро точил стареньким бруском свою новую косу, купленную им накануне на рынке в райцентре. Он сидел на лавочке возле забора и увлеченно шкрябал бруском по блестящему лезвию, видимо, от удовольствия издававшему мелодичный и красивый звон. Положив брусок на лавку, Михалыч сдул с лезвия стальную пыль, аккуратно поводил пальцем поперек лезвия косы и, оставшись весьма довольным заточкой, направился в сторону своего старенького сарая, открыл массивную дверь и исчез в его внутренностях.