Маленькая Настя унаследовала от отца упорство, а от матери – мягкость и наблюдательность. С самого детства она была необычным ребёнком: темноволосая, с раскосыми зелёными глазами, которые выдавали какую-то далёкую, инородческую примесь в роду. Соседи исподтишка перешёптывались, что в их семье, наверное, есть китайская или маньчжурская кровь – слишком уж экзотичны были черты лица девочки.

Улица в Лесково была единственная – широкая, утоптанная телегами и конскими копытами. Деревянные дома с резными наличниками, крытые дранкой или толем, стояли плотно друг к другу. Каждый двор – это целый мир: куры, гуси, огородик с картошкой и капустой, небольшой сарай для скота.

Маленькая Настя обожала бегать босыми ногами по траве, её тонкие длинные косички, заплетённые матерью с утра, развевались на ветру. Холщовое платьице, выстиранное до белизны, всегда было в пыли и траве после долгих игр во дворе.

Особенно ей нравилось наблюдать за кроликами – пушистыми и осторожными. Она могла часами сидеть рядом с их клетками, придумывая невероятные истории об их жизни. Фантазия у девочки была богатая, воображение – безграничное.

Окружающий мир был для неё огромной загадкой. Китайцы и маньчжуры, которые жили по соседству и часто бывали в селе, казались ей существами из другой реальности. Их непонятная речь, странная одежда, манера общения – всё это восхищало и притягивало маленькую Настю.

Однажды отец взял её с собой в поездку на телеге. Они ехали через поля, заваленные душистым сеном. Настя помнила, как солнце припекало спину, как пахло разнотравьем и земляникой, как мягко покачивалась телега. В такие моменты она мечтала о будущем – большом, неизведанном, полном приключений.

Характер девочки складывался постепенно: упрямство отца, любопытство матери, и какая-то внутренняя, необъяснимая сила, которая позже станет её главным оружием в жизни.

Лето 1904 года было тревожным. Далеко на юге, где заканчивалась Российская империя и начиналась Маньчжурия, уже гремели пушки – шла война с Японией. Но в маленьком селе Лесково, затерянном среди забайкальских сопок, эта война казалась далёкой и призрачной.

Когда Настя подросла, война уже закончилась. Но на дальневосточных рубежах, на территориях, граничащих с Маньчжурией, всё ещё висело напряжение. Все разговоры в деревне были только о войне.

– Тата, а что такое война? – спрашивала маленькая Настя, теребя подол своего выцветшего холщового платьица.

Андриян Петрович, глядя куда-то поверх дочкиной головы, тяжело вздыхал:

– Война, дочка, – это когда мужики уходят защищать землю. Наши мужики сейчас на Дальнем Востоке охраняют рубежи нашей Родины. Земля наша больно уж богатая, вот и лезут чужаки.

Евдокия Михайловна, услышав разговор, добавляла тихо:

– Слава Богу, что хоть наше село далеко. Здесь нас война не достанет.

Настя была не просто любознательным ребёнком – она была настоящим маленьким лингвистом. Китайские и маньчжурские семьи, что селились по соседству, становились для неё настоящим языковым университетом. Она впитывала чужую речь, как губка.

– Мама, послушай! – восклицала она, услышав очередную фразу от соседских детей. – Nǐ hǎo! Это значит «Здравствуйте»!

Евдокия задумчиво улыбалась, качая головой:

– Ох, дочка, ты у меня совсем незвычайная. Откуда только слова берёшь?

Заселение Дальнего Востока шло полным ходом. Правительство всячески поощряло переселение крестьян из центральной России в эти далёкие земли. Андриян Петрович был одним из тех, кто приехал сюда несколько лет назад, получив от государства землю и надежду на лучшую жизнь.

Утра в Лесково начиналась рано. Ещё до восхода солнца Евдокия будила дочь: