– Рейчел, моя девочка! Слава богу, ты жива! Я всю ночь глаз не сомкнула, новости смотрела – там такое творилось! Ты в порядке? Дом цел?

– Жива, мам, – Рейчел прислонилась к стене, глядя на грязь за окном. – Дом уцелел, Фиби со мной. Страшно было, не скрою. Ветер ревел, как грузовик, свет пропал, ставни чуть не сорвало. Мы с Фиби в гостиной сидели, молились, грызли батончики, ждали, пока всё стихнет. Вода до подвала не дошла, но город… мам, он в руинах. Пальмы поломаны, машины в кюветах, крыши послетали, провода болтаются, как верёвки.

– Господи Иисусе, моя храбрая девочка, – мама ахнула, её голос дрогнул. – Ты сама-то цела? Не ушиблась? Не простыла? Ела хоть что-то, кроме этих ваших батончиков?

– Ела, мам, батончики и вода, – Рейчел слабо улыбнулась, ощущая мамину заботу, как тёплое одеяло. – Цела, только вымоталась. Мы с Фиби соседям помогаем – завалы разбираем, мусор таскаем. Грязь кругом, но мы живы. Это главное.

– Ох, Рейчел, – мама выдохнула, её тон смягчился, но в нём всё ещё чувствовалась тревога. – Я так за тебя перепугалась. Ты у меня сильная, но ураган – это не шутки. Как ты вообще держишься после такого?

Рейчел помолчала, сжимая телефон. Слова вырвались сами, будто ждали момента:

– Мам, знаешь, что помогло мне не сойти с ума в той тёмной комнате, когда ветер выл, а мы с Фиби обнимались? Кроме твоей любви и Фиби, конечно. Парень. Его зовут Максим. Мы познакомились в интернете, переписываемся каждый день. Он программист, шутит про свою работу, обожает книги. Когда буря началась, я написала ему, что пропаду. Что скучаю. А он… сказал, чтобы я была сильной. Назвал меня «Океанской Девушкой». Его слова грели меня, когда было страшно.

– Интернет? – мама фыркнула, её голос стал чуть резче, с типичным для Омахи скептицизмом к «этим вашим сетям». – Рейчел, ты же знаешь, что я думаю про эти переписки. Это как лотерея Powerball, и кто там по ту сторону экрана, поди разбери. Ты после урагана, усталая, растерянная, а тут какой-то парень… Он хоть настоящий? И что, он тебе так важен?

– Да, мам, – Рейчел сжала телефон, её голос остался мягким, но твёрдым. – Он важен. Он видит меня настоящую – ту, что падает с доски для сёрфинга и хохочет над собой. С ним я чувствую себя… живой. Я знаю, ты не веришь в интернет, но он особенный.

– Ох, девочка моя, – мама вздохнула, её тон смягчился, потому что дочь только что пережила кошмар. – Я просто волнуюсь. Ты у меня одна, а после этого урагана… Ладно, если он тебе помогает держаться, я не против. Но ты осторожнее с этим интернетом, слышишь? И расскажи мне про него побольше, когда в Омаху приедешь. Хочу знать, кто там мою девочку «Океанской» называет.

– Обещаю, мам, – Рейчел улыбнулась, чувствуя, как слёзы жгут глаза. – Спасибо. Я напишу ему, как только связь наладится.

– Пиши, родная. И звони мне. Я тут, в Омахе, с пирогами и молитвами за тебя. Береги себя, моя девочка.

Она положила трубку, прижимая телефон к груди. Связь 2G, налаженная спустя два дня после урагана, была слабой, но живой. Интернет всё ещё лежал, но Рейчел набрала сообщение, надеясь, что оно дойдёт:

Рейчел: Жива. Дом цел. Фиби со мной. Связь еле тянет, интернет мёртв. Помогаем соседям убирать завалы. Скучала. Очень. Ты там как, Макс?

Сообщение ушло, но значок «доставлено» не загорелся. Она смотрела на экран, чувствуя, как надежда, хрупкая, как эта 2G-связь, теплится в груди. Снаружи гудели бензопилы, соседи кричали, дети смеялись, таская ветки. Фиби, отряхивая грязь с джинсов, бросила:

– Рэйч, твой русский должен мне не просто кофе, а целый ужин. За то, что ты сияешь, пока мы тут корячимся.