Он ударил по «Enter» так, что клавиатура хрустнула. Сообщение улетело в никуда, в чёрную дыру разорванной связи. Статус: «Отправлено. Не доставлено.»

Максим откинулся на диван, закрыв глаза. Стыд, страх, ярость, никотин, виски смешались в токсичный коктейль, жгущий грудь. Он больше не мог смотреть новости. Он просто сидел в полумраке квартиры, среди окурков Marlboro и запаха виски, слушая, как за окном стучит дождь, а за океаном воют сирены и пилят деревья. И ждал. Ждал одного знака. Галочки «доставлено». Одной строчки от неё. Потому что эти пустые слова, брошенные в бездну, были его единственным оружием против стихии. Его единственной нитью к ней – его Океанской Девочке, затерянной в хаосе.

Рассвет в Сан-Диего пришёл, как похмелье после конца света – серый, с мелким, назойливым дождём, будто небо решило добить город слезами. Ветер выдохся до жалобного стона, но воздух был пропитан водорослями, дизелем и сырой разрухой. Дом Рейчел молчал, только кап-кап в ванной, как метроном, отсчитывал время, да гудел генератор, словно старый рокер, пытающийся выдать последний аккорд.

Рейчел оттащила мешок с песком от двери подвала – он был тяжёлым, пропитанным грязью, как её собственные мысли. Вода ушла, оставив липкую жижу, куски водорослей и запах болота. Она открыла ставню, и в комнату ворвался холодный воздух, несущий вонь горелого пластика и мокрого бетона. Фиби, стоя у окна, ахнула, её фарфоровая кожа побледнела до призрачной белизны, зелёные глаза расширились, как у героини триллера:

– Боже, Рэйч… это что, апокалипсис?

Улица была полем боя, разодранным в клочья. Пальмы лежали, как поваленные гиганты, их стволы расколоты, листья разметаны, будто кто-то растерзал тропический рай. Машины валялись перевёрнутыми, словно ребёнок-великан разбросал их, как свои игрушки. Некоторые были раздавлены упавшими столбами, другие утонули по капот в мутных реках, которые раньше были дорогами. Провода искрили, свисая с покосившихся опор, как мёртвые змеи, а трансформатор на углу всё ещё дымился, выбрасывая едкий запах горелой проводки. Мусор – черепица, пластиковые стулья, детские игрушки, чей-то рваный зонт – кружился в грязевых водоворотах. Затопленные подвалы соседних домов пускали пузыри, как тонущие корабли. Где-то вдалеке выли сирены, гудели бензопилы, рвали тишину крики соседей, подсчитывающих урон: разбитые окна, сорванные крыши, затопленные гаражи. Детский велосипед, застрявший в канаве, крутил колесом, как символ потерянной невинности. Дивный новый мир – мир, где порядок утонул в хаосе, а надежда казалась такой же хрупкой, как треснувшее стекло в окне напротив.

– Сети нет, – Рейчел глянула на телефон. 20% заряда, экран тусклый, как её настроение. – Но 2G поймали. Два дня без интернета, но связь ожила. Береги заряд, Фибс.

– Как мы вообще выжили? – Фиби, с тёмными кругами под глазами, выглядела как модель, которую забыли на съёмке постапокалиптического Vogue, но всё ещё держала марку: небрежная грация, каштановые растрёпанные волосы спадали на плечи. – Повезло. Дом крепкий. И мы не расслаблялись, – Рейчел включила камеру телефона, пальцы дрожали. – Надо снять. Для страховки. И… для памяти.

Она снимала, как оператор на руинах: джип, уткнувшийся в газон, пальма, раздавившая соседский забор, перекрёсток, превратившийся в мутное озеро с плавающими обломками досок. У соседнего дома – сорванная крыша, оголившая балки, как кости скелета. Разбитый мотоцикл лежал в канаве, его хром тускло блестел в сером свете. Это не было кино – это была жизнь, разодранная в клочья. Руки тряслись, но она продолжала, будто каждый кадр мог стать доказательством, что они пережили этот ад.