Тереза звонит в колокольчик, всматриваясь в меня. Сквозь пелену слез я вижу глубокую складку, которая залегла между ее бровями. Входят управляющий и заплаканная кухарка, выслушивают распоряжения и уходят.

- Она переживает, - кивнув на закрывшуюся дверь, говорит баронесса, не спуская глаз с меня. - Я ее почти сосватала за этого мужчину. Что вы вдруг побледнели? Выпейте лучше вина, оно успокаивает всякую печаль.

Кормилица наливает немного янтарного напитка в высокий кубок. Я сажусь и торопливо глотаю пару раз. Лучше бы это была вода. Похоже, я себя здорово выдала. Ну и пусть будет, как будет.

Мне кажется, я нашла в этом мире родственную душу — такого же одинокого человека, как я, который меня любит. И я не могу его потерять.

- Вы сейчас назвали Адама по-другому, видимо, его настоящим именем. Я где-то слышала его, - заявляет Тереза.

Я молча цежу вино.

- Пока этого человека вернут, пройдет какое-то время. Уже вечереет; могу я спросить о ваших планах: вы останетесь ночевать?

Я киваю.

- Прошу прощения, вы упомянули, что князь приболел; знает ли он, что вы находитесь у меня?

- Он меня и послал, кормилица.

Баронесса немного повеселела.

- Вот что было дальше, - Тереза сама решила продолжить рассказ. - Сидит Адам сиднем (я буду его называть по-старому, как привыкла). Что делать, думаю? Кое-как растормошила его, распорядилась перенести к нему мое кресло и стала говорить о том, что бывает интересно молодым мужчинам.

- Ты замечательно придумала, кормилица, - подбадриваю ее.

- Да. То про военные походы любопытные случаи рассказываю, про охоту, оружие. Про компании друзей, родственников, жен - но ни на одно мое начинание он не откликнулся, словно все это для него - пустой звук, а я очень внимательно приглядывалась к нему и старалась даже говорить несправедливо, чтобы запротестовал.

И вдруг, когда я рассказывала про моего младшего сына - вашего молочного брата - и его любимую девушку (помните, конечно, что мы их весной обручили), Адам глаза открыл!

11. Глава 10

- Как интересно ты придумала, кормилица, продолжай! — говорю, опять отходя к окну.

Меня прямо колотит от волнения: когда же его найдут?

- Открыл Адам глаза, а в них тоска така-ая… - вздыхает баронесса. - Но слушает. Я и давай ему на эту же тему выкладывать все, что вспоминается - слушает! И между делом сколько-то ложек каши в него засунула, как в младенца. Ну и интересуюсь:

«У тебя есть любимая?»

Он только веки опустил и сразу поднял, - да, то есть.

«Что же ты молчишь? - спрашиваю. - Ты же, наверное, мечтаешь о ней рассказать?»

Он как бы удивился поначалу, а потом заулыбался так хорошо, глаза даже засветились, и как начал говорить! Сколько лет живу на свете, а не слышала, чтобы так красиво выражались - разве что менестрели! С таким чувством!

Про то, что ресницы у нее как крылья бабочки, и голос как у свирели, и еще много чего. Он гордился ней. В какой-то момент он заговорил стихами! Жаль, что я не запомнила! Этого не пересказать; такое достойно быть занесенным на бумагу! А голос такой приятный, будто густой бархат!

И все время, пока говорил, Адам трепетно так касался рукой лавки рядом с собой, думаю, не замечая этого; он как бы ласкал прелести той девицы. В нем столько затаенной нежности и душевного жара!

Ей-Богу, было мгновение, когда я забыла, кто я, и что со мной, - кормилица мечтательно вздыхает. - Мой покойный супруг, Царствие ему Небесное, был не особенно красноречив, к тому же замечал мое присутствие только после обильной еды и питья.

Да, о чем это я… Правда, скоро я заметила, что у Адама описания возлюбленной какие-то безликие - имени девицы ни разу не назвал, не понять цвета волос или глаз, ни полноты или роста. В какой-то момент я испугалась, - напряженно добавляет Тереза, - уж простите меня, глупую, - я вас с ним рядом видела, - не о вас ли говорит?! И спросила издалека: какого цвета у его девушки волосы? Ответ меня успокоил: черного.