Все с ним было ладно, пока… - гостеприимная кормилица вздыхает, переставляя на столе миски с нетронутым угощением. - Однажды он вовремя не вернулся, - он куда-то уезжал каждый вечер.

Я непроизвольно вздрагиваю. Куда он ездил? К кому? Может, из-за этого и не приехал на турнир?!

- А тут он возвратился только утром, - продолжает Тереза. - Ввел коня во двор, и конь его рухнул. Адам смотрит то на несчастное животное, то на меня, как будто ничего не понимает. Потом говорит, как бы безразлично:

«Я загнал коня».

«Жаль, но что ж поделаешь», - отвечаю в тон ему. Я сразу поняла: что-то у него случилось!

Тут я встаю и подхожу к окну, чтобы доброй кормилице не было видно, как сильно я переживаю. И еще надеясь увидеть его поскорей.

- Говори, я слушаю, - прошу ее.

Хоть бы Адена скорее нашли! Я так хочу его видеть!

- Ну, я научилась уже немного понимать его, - говорит она. - Надо в него всматриваться, подмечая каждое мелкое движенье головы, глаз, губ, рук, тогда кое-что становится ясным.

«Что с тобой?» - говорю.

«Ничего», - отвечает, а сам похож, я бы сказала, на большого ребенка, который не понимает, за что его наказали.

«Извини, больше не смогу помогать», - сказал и пошел к себе.

Я тогда еще подумала: как странно он двигается; почему-то в голову пришли такие сравнения: стрела, остановленная в полете, и птица, замерзшая налету. Он добрался до своей комнаты и сел у окна. И больше почти не вставал.

- Что ты сказала?! – оборачиваюсь я.

- Да, он все время сидел без движения. Сначала я думала - устал, скакал где-то ночь напролет, пусть отдыхает, предлагала лечь в постель. Потом поспела пшеница, и мне надо было присмотреть за жатвой…

- Я просила не оставлять его одного, - чуть слышно напоминаю я, прижимаясь лбом к стеклу.

- Он и не был один! Его постоянно навещали. Не скажу - друзья, скорее почитатели, - перед ним все же робеют. Они толпами ходили; а чуть заподозрили неладное, пригласили лекаря. Но Адам выставил всех за дверь. Он не хотел, чтобы его тревожили. Когда он чего-либо не желает, к нему невозможно подступиться! Для меня, видимо, как для хозяйки или вашего доверенного лица, он еще делает исключение.

- Почему к нему приглашали лекаря?! – я содрогаюсь от нехорошего предчувствия.

- Сейчас расскажу; но сначала послушайте вот это! - зачастила Тереза. - Сижу я как-то возле него, - он как бы спит, но неожиданно глаза приоткрывает и прислушивается к чему-то. Потом слышу - кто-то приехал. И вдруг этот расслабленный бешеным рывком высовывается в окно, чуть не выпрыгивает! Понимаете, в Адаме сил на нескольких человек хватит, ему все нипочем! Выглянул - и опять будто устал, рухнул на скамью. Вот так!

- Кормилица, когда ты сама видела его?! – спрашиваю почти криком.

- Сегодня. Сегодня, говорю я вам, не тревожьтесь! Утром я была у него, мы беседовали; я вышла совсем на чуть-чуть, а вернулась - его нет. Меч и плащ висят, а хозяина нет.

- С утра его никто больше не видел?! А вдруг он ушел? – слышу, у меня даже голос сел.

- Да что вы, - горячится Тереза, - зачем ему уходить?! Он мне сегодня так и сказал: жалею, что не пришел сюда раньше! Вижу, он вам очень нужен, вы только о нем и говорите. - Баронесса печально продолжает:

- С ним так получилось, что сначала не было ничего страшного, а потом... Сидел, закрыв глаза - и все. Растолкают его, поесть предложат - говорит: «Оставьте на столе». Я отъезжала в деревню, а чуть только вернулась, - девчонка-кухарка, вот эта, что сейчас была, ко мне прибегает, жалуется. Я ей говорю: лучше готовить надо, душу вкладывать, чтобы съедали, а она в слезы.

Иду сама, смотрю - весь стол едой заставлен, и пахнет так аппетитно. Адам сидит в прежней позе, будто дремлет. Но зову - не слышит. Гляжу - он заметно похудел. Сколько я его расталкивала, прежде чем ожил! Взглянул так, словно другого кого ожидал увидеть. И собрался дальше «спать»!