Я решила, что у него в юности был неудачный опыт. Видимо, его как-то особенно задела лживость шлюх. Однако Адам не стремится одеться приличнее – с топором упражнялся, например, в одних штанах - этим их, видимо, и привлекает.

А его руки; вы знали? Почему я раньше не замечала?! Как увидела у него эти шрамы на руках, ночь почти не спала. Какая жестокость! Кто знает, что еще Адам вынес?

Словно нарочно ему постарались жизнь испортить! Думаю - не провел ли он всю юность в тюрьме? Он отнюдь не тихоня по натуре, но порой очень уж сдержан, будто скован по рукам и ногам.

Баронесса встает и взволнованно ходит взад-вперед по комнате.

- Понимаете, этот человек видит счастье в женщине - это сейчас такая редкость! В нем так велика потребность дарить любовь; именно дарить, а не только брать. Думаю, если бы он себе разрешил - долго не устояла бы перед ним таинственная барышня. В нем столь многое завораживает. Ну и пусть он некрасив; он прекрасен своей любовью! Какая душа - огромная, нежная и страстная!

«Ты ведь к НЕЙ ездил по вечерам? – спрашиваю его. - К той, которую любишь?» Кивает.

«И о чем вы говорили?» - мне вдруг показалось, что он обманул сам себя, вольно или невольно. Слишком уж сильно надо любить, чтобы не требовать ничего взамен!

«Я не подходил к ней».

«Ты смотрел на нее издали… каждый день? И все?!» - не могла поверить я. Он снова кивает!

Тереза рассказывает, выделяя голосом главное и размахивая руками. А я сейчас прячу лицо в ладонях, вспомнив Минну, которая каждый вечер тявкала на кого-то невидимого! И ловлю каждое слово кормилицы.

«А почему перестал ездить?» - вспоминает она.

«Я не нашел ее».

- Тогда он и загнал коня, получается, - подводит итог баронесса. - Я вызвалась ему помочь, но он наотрез отказался назвать ее имя и род. Я высказала несколько предположений, но сама чувствовала, что это все не те девицы, что могли бы привлечь внимание такого человека. Я пожалела, что не проследила, куда он ездил…

- Теперь вы покраснели, - заявляет кормилица. - Сегодня, очевидно, будет дождь; не болит ли голова? Прошу вас, выпейте еще немного вина. Как вы добры, как близко к сердцу принимаете все, что касается этого несчастного человека!

Я не нахожу, что ответить и молча делаю еще глоток. Тереза продолжает рассказ:

«Зачем называть ее имя, если я не могу назвать своего?» - вздохнул он.

«Не можешь или не хочешь?! Быть может, ты и не Адам вовсе?!»

«Я Никто из Ниоткуда, - ответил. - Нет места, которое я мог бы назвать домом. Зачем докучать девушке, если у меня никогда не будет семьи?»

«Но почему?! Разве ты монах?!» Он покачал головой.

«Ты нездоров как мужчина?!» - испугалась я.

Он хмыкнул и заговорил так странно, точно в полусне:

«Мой князь объяснял: я могу взять любую женщину, но меня никогда не будут любить, только бояться и ненавидеть… Тогда я решил: лучше уж совсем никак».

«Мало ли что говорил твой князь!»

«Он прав, - заявил Адам. - Мне уже двадцать три года, а ни одна женщина не полюбила меня».

Я охнула:

- Боже мой! Генрих Тюрингский внушал ему мысли об одиночестве! Кормилица, - я невольно перехожу на шепот, вздрагивая, словно от холода, - тот ужасный человек знает колдовской способ руководить людьми в своих низких целях. К сожалению, я это точно знаю.

- Колдовство?! - протянула Тереза и перекрестилась. - Пресвятая Богородица, спаси нас! Вот оно что! Вот почему Адам не знает женщины. Ну, конечно: помня слова колдуна, он не позволяет себе искать внимания порядочных женщин и девиц, а бесстыжих, вроде Марты, которые бросаются столь драгоценным направо и налево, не понимает и сторонится!