– Хорошо, – коротко резюмировал Воскресенский, и я услышал, как скрипнуло его кресло с другой стороны стола. – Если ничего не желаете – раздевайтесь. Можете использовать ширму, но не забывайте, что я все равно вас увижу.

От удивления я чуть не стукнулась лбом о косяк.

– Я говорила! – прошипела сзади в темноте Марго.

– Тихо ты, балаболка! – чуть шевеля губами, я страдальчески закатила глаза. Она реально думает, что все на свете – глухие?!

Хотя, если уж совсем начистоту, на мгновение меня обуяла надежда, что нас услышат и весь этот позор прекратится. Раздеться?! Он реально приказал ей раздеться?

– Плакала твоя тыща… – самодовольно, еще более громким шепотом прокомментировала Марго. – Батончик хочешь? – и снова зашелестела какими-то обертками.

Нас спасло (или не спасло) то, что в этот же момент гостья профессора Воскресенского действительно принялась раздеваться – зашуршала юбкой, дернула молниями сапог, а потом и застучала ими в пол, стягивая с ног.

Боже, если бы я знала, что неправа, я никогда, НИКОГДА бы не залезла в эту кладовку – единственное, почему решилась – это потому, что я была абсолютно уверена, что дело вовсе не в оприходывании богатеньких дам за деньги! Не может человек с такими дьявольскими глазами оказаться простым альфонсом! Просто не может!

Ты серьезно? – подивилась на саму себя. Серьезно сейчас надеешься, что твой профессор окажется наркодиллером, лишь бы не альфонсом?!

Да! – честно ответила сама себе. Как бы плохо я к наркотиками не относилась, альфонс это как-то уж совсем… пошло. Мелко. Недостойно человека, лекциями которого я заслушивалась, несмотря на то, что относился он ко мне довольно презрительно.

Да что уж там… Отвратительно относился, если уж совсем честно.

Я скривилась – воспоминания о нашем последнем «общении» не то, что нахлынули, набросились на меня, словно дикие звери, на мгновение выключая настоящее.

Месяц назад. Солнечное январское утро. Двести человек в аудитории на вступительной лекции введения в органическую химию – весь поток! Три группы! И я, наивный новичок, специально занявший место поближе к кафедре – не хотела упустить ни одного слова уважаемого лектора. Слушала его, приоткрыв рот и поедая глазами. Да, мне нравилось смотреть на него – а кому ж не понравится смотреть на такого импозантного мужчину? И да, это не отменяла того факта, что я СЛУШАЛА! Очень и очень внимательно, хоть Марго все записывала на диктофон, чтобы мы с ней потом спокойненько все законспектировали!     

А Воскресенский что же? Думаете, порадовался такой увлеченной студентке в первых рядах? Как бы не так! Бросив на меня пару внимательных, прищуренных взглядов, Илья Андреич вдруг ухмыльнулся – прямо мне в лицо. И спросил – эдак вальяжненько, с руками в карманах, проходясь вдоль сцены.

– Я вот пытаюсь понять и не могу, Воронцова, ты меня слушаешь или без пяти минут в обморок упала? Тебе помощь не нужна, случайно? У тебя только что слюна по подбородку не стекает.

Зал утонул в громовом хохоте. Пол затрясся, так все оценили чувство юмора нашего неотразимого химика. Ржали, как они, и я вместе с ними – понимая, что обижаться тут глупо и надо подыгрывать, строя из себя циничную, взрослую и самокритичную женщину. Все в них играли, в этих «взрослых» пока не приближались к Воскресенскому близко – тогда, какой бы циничной девушка ни была, мозги ее под его черным взглядом размягчались и превращались в вязкое пюре, щеки наливались багрянцем, а речь становилась путаной, как у пятилетнего ребенка. И говорю я об этом отнюдь не понаслышке.

Так ему, гаду, и надо! – зло решила я, снова переключаясь на настоящее.  Вот уж точно поделом! А то выделывался, строил из себя не пойми кого… издевался, шуточками сыпал обидными, умник…