– Не до икон сейчас, Оль, не до икон. Время трудное. Экономика хромает. У людей с работой беда. Да и пожертвования в последнее время существенно сократились, – мужчина прокашливается. – В общем, к чему я веду? Неизвестно, сколько мы еще сможем тебя и твоего сорванца кормить… А у Каримовых работы валом. И деньги, насколько я слышал, приличные платят. Так что ты сходи, пообщайся… Может, предложат чего.

– Хорошо, Александр Владимирович, как скажете, – печально вздыхает мама.

– И не смей горевать, Оль, – строго добавляет эконом. – Я же, в конце концов, о твоем благе пекусь! Понятно, что тебе после смерти мужа ничего не надо, но ты о сыне подумай. У него вся одежда прохудилась, новая нужна. Да и обувь бы сменить не помешало. Год-другой – и сверстники ведь дразнить начнут. Ну, из-за того, что в тряпье постоянно ходит… Ты же знаешь, Оль, дети могут быть очень жестокими.

– Да-да, – тихий всхлип. – Я все понимаю.

– Хорошо, что понимаешь, – Александр Владимирович снова прочищает горло. – Так что ты это, Оль… Время не тяни. Руки в ноги – и бегом к Каримовым. А то там желающих уйма.

– Ладно. Сегодня же схожу, разузнаю, что там и как.

Понимаю, что разговор подходит к логическому концу и, отлипнув от двери, стремглав несусь прочь.

Очевидно, что наши с мамой деньки в стенах храма сочтены. Вот только я пока не пойму, как к этому относиться.

* Краска, растёртая на яичном желтке или на смеси клеевого раствора с маслом.

5. Глава 5. Диора

– Платье коротковато, – окинув меня скептическим взглядом, бросает мама. – Переоденься, Диора.

С недоумением оглядываю свой легкий шифоновый наряд и снова смотрю на родительницу.

– Разве? Ниже колена ведь.

– Все равно как-то чересчур легкомысленно. Папа не одобрит.

Спорить с мамой бессмысленно, поэтому, коротко кивнув, я возвращаюсь в свою комнату и по новому кругу принимаюсь изучать ряды вешалок. Не подумайте, родители не контролируют мой гардероб. По крайней мере, большую часть одежды я выбираю на свой вкус. Просто сегодня особенный день: к папе приезжает давний друг из Ташкента, и по этому поводу у нас намечается застолье. Отец крайне ревностно относится к своему публичному имиджу, поэтому строго следит за тем, чтобы каждый член его семьи выглядел и вел себя подобающе.

Дернув молнию, стягиваю с себя с себя забракованное мамой платье и, оставшись в одном белье, цепляюсь взглядом за свое отражение в зеркале. В глаза бросается полумесяц, висящий на шее, и разум против воли наполняется постыдными, вязкими, как смола, воспоминаниями.

Красивая побрякушка, Шахерезада. Представляю, как она будет трястись между твоих сисек, когда я буду тебя трахать.

Это безумие, но голос демона звучит в моей голове так громко и четко, будто он стоит у меня за спиной. Я даже почти чувствую его обжигающее дыхание на затылке. Почти ощущаю невесомое прикосновения его забитых татуировками пальцев…

Что это за чертовщина такая? Зачем я вообще по-прежнему о нем думаю?!

Силясь избавиться от помутнения, трясу волосами и делаю серию коротких выдохов. Должно быть, столь бурная реакция организма связана с тем, что в прошлый раз мерзавцу действительно удалось меня удивить. Да что там удивить – шокировать! Раньше это ни у кого не получалось.

Сосредотачиваюсь на содержимом гардеробной и через десять минут останавливаю свой выбор на черном шелковом платье в горошек. Длина – почти до пят, декольте – максимально скромное. Думаю, уж этот прикид родительница точно одобрит.

Пока я одеваюсь, поправляю макияж и привожу в порядок волосы, в комнату просачиваются две маленькие хитренькие сестрички-лисички. Они устраиваются у меня на кровати и с неподдельным восхищением принимаются наблюдать за моими сборами.