Демон обхватывает член ладонью и принимается двигать кулаком туда-сюда. Неспешно, но ритмично. При этом он закрывает глаза и нарочито сексуально закусывает нижнюю губу.

– Пожалуйста, перестань… – блею я, не помня себя от смущения.

Ледяной пот струится вдоль позвоночника. Давление наверняка как у гипертоника. По телу рассыпается лихорадочная дрожь.

– Я представляю, что это твой рот, детка, – стонет парень, не поднимая век. – О да, так приятно…

По его лицу видно, что он действительно кайфует от процесса. Ну а я… я просто-напросто в смятении. Мысли мечутся, как матросы при сигнале «полундра». Красноречие утеряно. Кислород в легких стремительно заканчивается.

Я осознаю, что происходящее неправильно, греховно, запретно. Что смотреть на чужого обнаженного мужчину – харам. Что от такого срама мне вовек не отмыться.

Но тем не менее позволяю этому извращенному действу продолжаться. И даже в какой-то мере наслаждаюсь им. Не потому, что мне нравится этот чокнутый парень, нет… А потому что его провокационное поведение будоражит мои базовые инстинкты. Пробуждает во мне животный интерес. Превращает в любопытную первобытную самку…

– Так, хватит! – взвизгиваю я, с силой жмурясь.

Накрываю лицо ладонями и энергично щипаю полыхающую кожу. Лоб, веки, щеки. Пытаюсь протрезветь. Пытаюсь избавиться от дурмана, который непроницаемой пеленой заволок голову.

– Подожди, – шепчет демон. – Дай кончить…

– Выметайся! – перехожу на ультразвук. – Выметайся из моей машины! И из жизни тоже выметайся!

Наношу хаотичные удары кулаками по его плечам и что есть мочи толкаю наружу.

Только бы ушел. Только бы не предпринял очередной попытки пересечь черту!

– Ладно-ладно, – издевательски хохоча, парень прячет член в штаны и вываливается на улицу. – Только запомни, Шахерезада, мы с тобой обязательно переспим!

– Изыди! – рявкаю я, и, наклонившись, дергаю на себя дверь.

Цепляюсь за руль и с шумно колотящимся сердцем выезжаю обратно на шоссе.

И за какие такие проступки небеса послали мне этого сумасшедшего? Я же всегда была хорошей девочкой. Прилежно училась, слушалась родителей, учителям не перечила.

Нет, если этот негодяй все-таки сунется ко мне еще раз, точно отцу нажалуюсь. Он у меня человек влиятельный и жесткий – мигом хулиганье отвадит!

4. Глава 4. Ранель

Двенадцать лет назад.

Разлепляю сонные веки и жмурюсь. Драное тряпье, играющее роль занавесок, совершенно не защищает от ярких солнечных лучей, и они с прицельной точностью бьют прямо в глаза.

Блин! А я так хотел выспаться!

Широко зевнув, поворачиваюсь на другой бок и зарываюсь носом в подушку. В ноздри тотчас проникает запах пыли, сырости и, конечно, краски. Тут вообще все пахнет краской, потому что она буквально везде. Разноцветные склянки с яичной темперой* громоздятся на подоконнике, толпятся в углах и теснятся на столе.

Помимо краски, повсюду валяются доски, которые впоследствии становятся «основами» для икон, а также меловой грунт в банках. Ну и, само собой, кисти. Много кистей. Разных форм и размеров.

Как вы, наверное, уже догадались, мы живем в художественной мастерской. Это такая небольшая коморка в дальнем углу храма, где мама днями напролет расписывает иконы. Благодаря ее работе у нас всегда есть кусок хлеба, крыша над головой и какая-никакая безопасность.

Пытаясь снова провалиться в сладкую дремоту, натягиваю лоскутное одеяло аж до бровей, но срабатывает закон подлости: чем больше ворочаюсь и стараюсь уснуть, тем меньше хочется.

Эх, такой облом! А ведь сегодня даже в школу не нужно!

– Проснулся? – ласковый голос мамы нарушает утреннюю тишину.