— И что?

— А то, что ты должна участвовать в заплыве. С твоей-то ногой. Проигравший платит взнос.

Я стою и пытаюсь понять, сколько же я все-таки продержусь здесь. Отец расстроен только тем, что у меня нога повреждена и я точно проиграю. Ему так жалко денег, что он бы, судя по взгляду, с удовольствием меня бы притопил в Финском заливе до регаты.

— Так я же не умею водить яхту, нога тут дело десятое.

— Тебе подскажут, но ты, считай балласт.

— Плыви сам, пусть тебе подскажут.

Отец звереет на глазах.

— Ты с кем разговариваешь? На кого гавкаешь? Вчера мало получила, так я сегодня могу добавить.

— Лев, успокойся, — вцепляется в предплечье мама, сидя на стуле, и сразу же отлетает в сторону. Отец не церемонится и сразу же извергает свою злость и ущербность на нее.

— Не лезь, Ира, а то я не сдержусь, выбью твою алкогольную дурь из головы. Вообще молчи и не разговаривай со мной. Это ты эту кашу заварила, а расхлебывать мне!

«Мне», — поправляю в уме отца, но вслух не говорю, иначе и правда озвереет окончательно.

— Все, я пошел проветрюсь. А ты, — тыкает в мою сторону, — чтобы была готова завтра к восьми утра.

Через пять минут громко хлопает входная дверь. Я помогаю подняться маме и ощущаю от нее запах алкоголя. Похоже она развлекалась не только шампанским.

— Пойдем, я уложу тебя.

Мама всхлипывает, а мне вдруг хочется наорать на нее, чтобы немедленно прекратила лить слезы, потому что это я должна рыдать в три ручья от полного бессилия. И из-за того, что собственные родители уже не хотят защищать собственного ребенка.

4. 04

Отец возвращается часов в пять утра. Он тоже пьян, но именно до той кондиции, чтобы проспаться и с утра выглядеть нормально. Я же сижу на закрытой лоджии и пью какао под разные видеоблоги. Из-за наушников я не сразу слышу, что он подошел ко мне. Только когда он кладет руку на плечо, я вздрагиваю и выключаю звук.

— Пап? — зову я напряженно.

Он смотрит на меня каким-то затуманенным взглядом, грустным и просящим одновременно.

— Леренок, котеночек мой, ты же не обижаешься на папу? Просто на работе много проблем, инвесторы, хуесторы... ой, прости-прости, — бьет он себя по губам и неуклюже заваливается боком на стену с вертикальным радиатором. — И тут еще Ира выдала. Я тебя очень прошу — поучаствуй, поулыбайся. Я уже предупредил команду, в которой ты будешь, что у тебя ножка болит.

Я сразу понимаю, что эта команда будет состоять из папиных инвесторов-хуесторов.

— В команде будет твой Игнатов? — задаю вопрос и напряженно жду ответа. Полины мне еще на голову не хватало!

Папа напрягается, чуть опускает веки, пытаясь вспомнить, и наконец-то выдает:

— Да, в твоей команде. О, там еще его племянница будет.

— Ясно. Постараюсь выдержать.

Папа тянется меня обнять, заваливается на спинку кресла, пытается обнять, обдав меня ароматом коньяка, и что-то бурчит про хорошую девочку.

Я так устала! Меня же все так видят. Умница-красавица-тихоня. А я совсем не такая. Я бываю капризной, бываю стервозной, бываю слабой, а потом сильной. Я могу разозлиться и накричать, а могу хлопнуть дверью. Но, сидя в этой золотой клетке, я — как чучело канарейки с воткнутыми в задницу перьями — красивая и совершенно бесполезная.

Только в клубе бокса и на учебе я могу дышать.

— Пап, иди спать, а то опоздаем.

— Хорошо-хорошо, доча. Бегу.

Он снова играет роль заботливого и ласкового папы, но я же все понимаю — он решил сменить тактику со мной. А мне больно, ведь иногда я забываю и верю его словам и его заботе, но он быстро приземляет меня на землю, нет, на бетон.

Я иногда думаю, а зачем отец вообще завел детей?! Мы же с Ларом ему не нужны, ну только как активы, хотя и в этом плане он на нас злится и считает средними. Это настолько цинично и бессердечно, что я уже даже не обижаюсь, просто готовлюсь исчезнуть из его поля зрения.