«… конечная. Поезд дальше не идет. Пожалуйста…» – скрипучий голос вырвал меня из потока мыслей. Чувствую, как сердце сжалось, как превращаюсь в ту самую девочку, которая когда-то отсюда уехала. Будто и не было времени, не было зеленых двориков и красных кирпичей моей Москвы, не было общаги, настоек, станций метро, работы на производстве сувениров и красивого пруда под окнами. Только дрожащая я и уже пустой перрон в этом маленьком, покрытом трещинами городе.

Дорога до нашего старенького дома заняла всего пятнадцать минут пешком. В Москве за это же время я могу дойти от метро до квартиры, а здесь от окраины добралась почти до центра города. Удивительно, что в детстве это расстояние казалось непреодолимым. «Стоит зайти сразу в квартиру или сначала постучаться к соседке? Интересно, не сменила ли мать замки? Тело должны были забрать в морг, да? Она же не лежит там в гробу в кухне на табуретках с тазиком соли под ним?» – я и не заметила, что застыла перед дверью подъезда. Все оказалось проще: дверь нашей квартиры была приоткрыта, и в коридоре на меня сразу же с рыданиями накинулась соседка.

– Как же так? – начала она перемежать завывания фразами, – она же была еще совсем молодой, только собиралась на пенсию выйти, а тут эта болезнь, всего за неделю сгорела.

Я неловко похлопывала ее по спине, снова отмечая, что не чувствую вообще ничего. Пока усаживала ее на диван, пока наливала в стакан воду, пока доставала из рюкзака бумажные платочки, лишь думала: «Гроба нет, это хорошо». Наконец, налив ей стопку какой-то домашней настойки, найденной в серванте, и сопроводив спать, смогла выдохнуть и осмотреться. Горло предательски сжалось и губы затряслись от нахлынувших картинок прошлого. Все те же бежевые занавески, тот же пыльный ковер на стене, шкаф с покосившейся дверцей и потертый диван, дырки на обоях, которые я раньше машинально ковыряла, пока по телефону выслушивала наставления, чем пообедать и что сделать до возвращения матери с работы. Будто она и не жила тут все эти годы, будто вместе со мной квартиру покинули время и любые надежды на изменения.

Интересно, есть ли на земле люди, которые, вспоминая детство, не чувствуют боль? Есть ли люди, которые не начинают дрожать всем телом, подходя к дому, в котором выросли? Я сломалась еще тогда, еще здесь. Говорят, что у всех есть детские травмы, но неужели у всех такие же? На самом деле, я бы отдала все, что у меня есть, ради спокойствия мамы. Но есть ли у меня хоть что-нибудь? Я ничего не стою и никогда не буду. И она уже не будет. Больше ничего нет. Я наконец рухнула на колени и, зарывшись в волосы, тихо заскулила. Не хочу быть. Не тогда, когда ее нет, когда исчезло уже все. Я ненавидела ее, убежала, а теперь поняла, что осталась без корней, без опоры и одна в целом мире.

Очнулась и обнаружила себя лежащей прямо на полу с подтянутыми к подбородку коленями. Уже наступило утро. Нужно собраться, сегодня предстоит много неприятных дел: получить справку о смерти, оформить свидетельство, собрать одежду, надо еще узнать, где заказать гроб, место на кладбище, кажется, есть рядом с отцом, надо найти документы, наверное, еще в церковь стоит сходить, я вроде не верю во все эти ритуалы, но вдруг. Господи, как же это все сложно. Думаю, стоит попросить у соседки помощи с поиском гроба, пока буду возиться с документами, а потом вместе съездим на кладбище и в церковь. Мне нужен хоть кто-то более взрослый и опытный в этих делах. Не знаю, как справлюсь сама. У меня больше не осталось родных: бабушки, дедушки, отец – все давно умерли, а я была слишком маленькой, чтобы принимать участие в процедуре похорон, никаких теть и дядь, только мы с подружкой-соседкой.