Он должен был уезжать в тот же день в 16:50 на транссибирском экспрессе. Я был на вокзале, чтобы освещать его отъезд, но к моменту отправления Мацуаока ещё не прибыл на станцию. Поезд задержали, а дипломаты стран Оси, пришедшие его проводить, беспокойно бродили по платформе. Наконец, в 17:50 он подъехал во главе кортежа автомобилей с японским флагом и в окружении сотрудников посольства. Казалось, поезд вот-вот отправится. Я собирался бежать к телефону, чтобы сообщить о выезде, но, сделав шаг, чуть не наткнулся на двух невысоких людей – это были Сталин и Молотов!

Каждый раз, глядя на Сталина, я ловил себя на мысли, что он выглядит неестественно. Его так часто изображали в карикатурах и портретах, что он сам стал походить на ожившую иллюстрацию из книги. В тот день, с узкими прищуренными глазами и бледным, желтоватым лицом, он казался ещё более нереальным. Да и его форма – фуражка цвета хаки и шинель поверх чёрных сапог, но без каких-либо знаков отличия – напоминала кукольный наряд. Он двигался жёстко, держа руки прямо, не сгибая их в локтях. Молотов же походил на ещё одну карикатуру на самого себя – его огромное лунообразное лицо выделялось между серой фетровой шляпой и пальто.

Они приблизились к группе неловко, явно не обладая искусством церемониального прощания на железнодорожной платформе, как дипломаты. Затем они выбрали из группы Мацуоку, Сталин подошёл к нему и несколько раз обнял его, не сказав ни слова. Но в тот день у Сталина была ещё одна миссия.

Он обошёл тесный круг, пожимая руки всем присутствующим, затем поднял взгляд, словно кого-то выискивая. Его выбор пал на немецкого офицера. Полковник Ганс Кребс, был одним из многих, стоявших навытяжку в своих длинной серой шинели. Сталин пристально вгляделся в лицо офицера и дважды спросил: "Немец? Немец?" "Так точно", – ответил офицер, отдавая честь. Сталин пожал ему руку и сказал: "Мы будем друзьями".

Озадаченный полковник Кребс, в то время исполнявший обязанности немецкого военного атташе, уставился на Сталина, снова отдал честь, когда советский лидер продолжил обход, и проводил его недоумевающим взглядом.

Фраза Сталина: "Мы будем друзьями" – была услышана многими, кто хорошо понимал по-русски. Она быстро передавалась шёпотом из уст в уста. Это мгновенно вызвало поток предположений: имел ли он в виду личную дружбу с Кребсом? Или это было провозглашение советско-германской дружбы? Было ли это продуманным жестом? Или спонтанным поступком? Большинство присутствующих считало, что это было заранее спланировано и относилось не к личностям, а к государствам.

Это был кульминационный момент советско-германской дружбы и проводов Мацуоки. Сталин первым вошёл в вагон Мацуоки, обменялся с ним там ещё несколькими словами и незаметно удалился по пустынной платформе с другой стороны поезда.

Немцы наблюдали за Сталиным в тот день с блестящими глазами, словно зачарованные, и на то были веские причины. Ровно за неделю до этого, в воскресенье,

6 апреля, Сталин заключил пакт о дружбе с Югославией – в тот же день, когда Германия напала на эту страну. Как выяснилось позже, этот пакт сыграл ключевую роль в убеждении Гитлера, что Советский Союз намеревается напасть на Германию и Западную Европу, и что он сам должен первым нанести удар по России, прежде чем снова направить свои силы против Англии. Однако те, кто знал подоплёку этого пакта, понимали, что это не так: на самом деле это был весьма робкий жест.

Изначально русские предложили пакт о дружбе и нейтралитете. Было бы странно, если бы они, намереваясь подкрепить пакт военными действиями, настаивали на включении пункта о нейтралитете. Однако югославы настаивали на пакте о дружбе без упоминания нейтралитета. В ночь на 5 апреля югославский министр Милан Гаврилович неоднократно звонил по телефону в Белград, всего за несколько часов до того, как столица подверглась немецким бомбардировкам, получая разрешение подписать окончательный текст, из которого русские согласились исключить пункт о нейтралитете. Немцы действительно перехватили эти переговоры в Будапеште и опубликовали их частично, при этом намеренно исключив любые упоминания о желании России придерживаться нейтральной позиции.