Между зваными ужинами устраивались вечеринки с коктейлями для гостей и обеды, организованные младшими членами дипломатического корпуса. В выходные "весёлая компания" убегала на американскую дачу—крошечную жемчужину, загородный домик, расположенный на возвышенности в Немчиновке, у Можайского шоссе, которое позже стало полем битвы.

Снаружи это была ветхая лачуга с покосившейся крышей и трубами, словно из мультфильма о старых трамваях. Но в главной комнате был большой камин, который наполнял её теплом, светом и уютом среди грубой, но добротной мебели. Позади находился круглый сад с фонтаном, откуда открывался вид на очаровательную зелёную долину. Вокруг камина или в саду собирались хозяева: Чарльз Дикерсон, первый секретарь посольства, и его жена Констанса; Иван Итон, тогда ещё майор и военный атташе, и его жена Элис; и Чарльз Тэйер, третий секретарь посольства—все они были совладельцами дачи. Там можно было встретить посла Россо с женой или греческого министра Диаманопулоса с супругой. Эти двое были самыми популярными главами дипломатических миссий той зимой в Москве. Их жёны, обе американки, были близкими подругами, пока итало-греческая война не разлучила их. С одной из этих пар также могли присутствовать бельгийский министр Хендриккс с женой, полковник Эрик Грир и Джон Рассел, военный атташе и третий секретарь британского посольства, или полковник Шарль Люге, авиационный атташе французского посольства, с женой, а также один-два американца.

За исключением встреч на даче, разговоры неизменно сводились к политике. Каждое значимое выражение из «Правды», каждый жест представителя советского правительства подвергался всевозможным трактовкам, выворачивался и истязался анализом и интерпретациями. Теперь кажется, что каждое событие той последней зимы в Москве вело к неизбежному исходу. Но тогда это было не так очевидно. И предметов для обсуждения было предостаточно.

В начале зимы державы Оси находились на пике своего могущества. Германия подписала с Советским Союзом новый торговый договор, включавший, среди прочего, крупнейшие в истории поставки зерна. Вячеслав Молотов, тогдашний министр иностранных дел и председатель Совета министров, с блестящей церемонией отправился на встречу с Адольфом Гитлером. Я сидел в тёмном кинозале резиденции посла Стайнхарда, Спасо-Хаус, когда мой секретарь позвонил и сообщил, что московское радио только что объявило о визите. Я шепотом сообщил эту новость Стайнхарду, Криппсу и Гафенку, они незаметно выскользнули из кинозала в гостиную и стали расхаживать вперед-назад под хрустальной люстрой салона, ожесточённо обсуждая значение визита. В тот вечер танцы закончились раньше обычного, и большинство гостей поспешили домой, чтобы телеграфировать своим правительствам, что Россия, вероятно, вот-вот присоединится к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии. Но Молотов вернулся, так и не подписав соглашение.

Этот период достиг своей кульминации в Пасхальное воскресенье, когда Россия подписала пакт о нейтралитете с Японией, а Сталин лично прибыл на вокзал, чтобы проводить Ёсукэ Мацуоку, тогдашнего министра иностранных дел Японии.

Это, вероятно, было самым странным публичным поступком главы великого государства.

Мацуока приезжал в Москву дважды. В первый раз во время поездки в Берлин и Рим. Корреспонденты говорили с ним вскоре после прибытия, и он показался просто приятным маленьким человеком с торчащими волосами, черной трубкой и даром болтливости. Жан Шампнуа из Havas описал его как «английского деревенского джентльмена, окрашенного в желтый». Было очевидно, что его широко разрекламированный визит в Берлин и Рим служил прикрытием для более серьезных переговоров с русскими. Он вернулся, планируя остаться на семь дней, задержался на десять и уже собирался уехать с пустыми руками, когда в это пасхальное воскресенье его вызвали в Кремль, где и был подписан пакт о нейтралитете.